Черная птица ревности
Шрифт:
– Ну, раз тебе понравился травяной чай, значит, и этот понравится. Сейчас заварю!
Майя уже была не рада, что завелась с этим чаем. Она ведь на все решилась, и не хотела откладывать, поскольку очень не любила нервничать в ожидании. Когда они всем школьным классом ходили к зубному врачу, она всегда заходила в кабинет одной из первых, потому что гораздо больше боялась представлять ужасы и ждать боль, чем ее испытывать.
– Я подожду в комнате, – сказала она, вышла из кухни, прикрыв дверь, и сразу нырнула в ванную. Она не могла себе позволить принять душ, но кое-какие гигиенические процедуры все же провела. Из ванной она быстро прошла в
Когда Константин Эдуардович вкатил в комнату сервировочный столик с чайником, двумя чашками и блюдом с пряниками, обнаженная Майя, сжавшись в комок, сидела на диване, несколько прикрывшись все тем же джемперком с кошкой, и смотрела на него с испугом и надеждой. Преподаватель от неожиданности остановился в дверях, потом потер рукой подбородок, оставил столик, подошел к дивану, опять опустился перед Майей на корточки и так долго смотрел ей в глаза, что девушка не выдержала и, чуть не плача, проговорила:
– Ну что же вы… медлите… Я же все… для вас…
– Майечка, ты уверена, что к этому готова? – спросил он.
– Я… да… я давно готова… для вас… только для вас… Никому и никогда раньше…
– Да я это сразу понял, что никому и никогда… И я боюсь причинить тебе боль… Боюсь, что для тебя это слишком рано, что ненужно еще…
– Нет! Не рано! – вскрикнула она. – Я хочу! Для вас! Я люблю вас! И вы не можете отказаться! Нельзя! Это будет подло! Низко! Вы не такой! Я знаю!
– Да откуда тебе меня знать… – Иващенко вздохнул и окинул ото лба волосы таким нервным жестом, что девушка поняла: он тоже волнуется. Это придало ей силы. Так и прижимая к груди кошку на джемпере, она потянулась другой рукой к своему преподавателю, как уже делала в прошлый раз, провела ладонью по его щеке и сказала:
– Я все про вас знаю… Ну… то есть… чувствую… Вы не волнуйтесь так… Все будет хорошо, вот увидите…
– Ты меня еще и успокаиваешь… – проговорил он и забрал у нее серый джемперок.
Прикосновения Константина Эдуардовича были бережны и ласковы. Майя хвалила себя за то, что сказала подруге правду: происходящее сейчас между ней и мужчиной, было волшебно. В лексиконе девушки не было слов, чтобы описать полнее и подробнее свои ощущения. Все было ново, остро, сладостно и прекрасно. И когда она уже решила, что находится на пике счастья, ее вдруг пронзила такая боль, что она, не удержавшись, вскрикнула.
– Ну вот… – огорченно произнес ее мужчина глухим голосом. – Я ведь говорил…
– Это ничего… ничего… – тут же принялась утешать его Майя. – Это ведь просто плата за радость и счастье! И пусть всегда будет боль! Я готова платить, только чтобы вы… чтобы со мной… Чтобы вам было хорошо…
– Глупенькая моя девочка! – Константин Эдуардович крепко прижал ее к себе. – Все заживет, и тебе больше никогда не будет больно. Я не знаю, насколько будет хорошо, но больно уже не будет – это точно!
– Мне все равно, все равно, – продолжала твердить она. – Лишь бы вы… лишь бы с вами…
– Майя! – Иващенко отстранил ее от себя и, глядя в глаза, с улыбкой сказал: – Ты теперь должна говорить мне «ты»!
– Да? – удивилась она, хотя кинематограф давно уже всем объяснил, что после интимной близости люди переходят на «ты». – Константин Эдуардович, я не смогу… сразу не смогу…
– И теперь я для тебя вовсе не Константин Эдуардович, а просто… Костя… Ну-ка повтори: Ко-стя!
– Нет! Я не могу! – заупрямилась Майя, смущенно улыбаясь.
– Ничего не поделаешь, девушка! Таковы условия! Повторяй
Майя набрала в грудь побольше воздуха и очень тихо повторила, так же, как он, по слогам, будто впервые училась говорить:
– Ко-стя… – И от звуков этого простого имени, которое она заставила себя произнести, у нее опять кругом пошла голова. Это было так необыкновенно, так волнующе, что хотелось плакать и смеяться одновременно.
– Гляди-ка, получается! – Иващенко расхохотался и потребовал: – А теперь сама! Давай! Скажи-ка что-нибудь на «ты» и назови по имени!
Майя улыбнулась. Потом улыбка погасла. Она очень серьезно посмотрела в глаза своему преподавателю и произнесла слова, от которых вся ее кожа покрылась мурашками:
– Я люблю… тебя… Костя…
Иващенко тоже стал серьезен. Он чуть помедлил, но все же ответил:
– Я постараюсь любить тебя так же сильно.
Майя не смогла больше сдерживать нахлынувшие эмоции и расплакалась.
– Где ты была? – сурово спросила мама, как только переступила порог квартиры. По заведенной у них традиции Майя всегда выходила из своей комнаты навстречу родителям, приходящим с работы, и потому мамин вопрос сразу достиг ушей дочери.
– Я же тебе написала, – ответила Майя.
– Почему не перезвонила?!
– Потому что мы были заняты!
– Чем таким можно было заниматься, что даже не позвонить матери, которая волнуется?!
– Может быть, ты все же войдешь в квартиру! – предложила ей Майя, и сама втащила маму в коридор.
– Трудно себя сдерживать, когда дочь так себя ведет! – сказала Мария Максимовна.
– Можно подумать, что я безобразно себя веду! Вечером я написала тебе сообщение, где нахожусь, утром написала, что все в порядке! Что тебе еще нужно?!
– Мне нужно слышать твой голос!! Мало ли кто может взять твой телефон и написать родителям сообщение, чтобы усыпить их бдительность!!
– Мама!! Ну что ты городишь!! – возмутилась Майя. – Ты лучше раздевайся! Все же в порядке! Давай сумку!
Мария Максимовна хотела еще что-то сказать, но только безнадежно махнула рукой, сунула сумку дочери и рухнула на ящик для обуви, чтобы в относительном комфорте расстегнуть сапоги.
Майя выгружала на кухонный стол продукты из маминой сумки и думала о том, что она с большим удовольствием призналась бы всему свету о том, как счастлива. При этом она понимала, что делать этого сейчас еще нельзя, а маму вообще незачем пугать. Она же непременно все поймет неправильно. А все ли правильно в ее жизни? Не совершила ли она ошибку? Конечно, нет! Разве может быть ошибкой, что она преподнесла себя в дар любимому человеку и сказала: «Владей. Распоряжайся. Я твоя.» Конкретно эти слова она ему, конечно, не говорила, но все было ясно и без них. Константин Эдуардович во всем разобрался. Впрочем, почему она по-прежнему называет его Константином Эдуардовичем? Он же для нее теперь просто Костя… Ко-стя… Майе никогда не нравилось это имя. Почему-то оно вульгарно-буквально ассоциировалась в ее мозгу с чем-то неприятно костлявым. Но Иващенко не был чрезмерно худым. Он был… нормальным… Майя вспомнила ощущение тяжести от его тела, и у нее перехватило дыхание. Надо же, как странно! Мир вокруг совершенно не изменился, а она стала другая! С ней сегодня произошло нечто очень серьезное. Она теперь… окончательно взрослая. У нее есть мужчина. Не сопливый мальчишка и даже не стильный Глеб Измайлов. Мужчина. Константин… Костя… Самый важный, самый любимый…