Черная пустошь. Дилогия
Шрифт:
– Да застыли они, Эйд. А что ты хочешь от людей невоенных? – сдвинул широченными плечами Майкл. – Я сам помню, как в первый раз застрял от страха, пока сержант мне по уху не заехал. Так что никаких претензий. Если бы кто-нибудь другой увидел, как они несутся, как смерч, так точно бы обделался. Кстати, несколько гражданских стреляли, но не попали – то ли сильно торопились, то ли психовали. Я на них орал, конечно, да что толку?
– Небось рад, снова в бой самолично ходить? По батальону не скучаешь?
– Нет, старший,
– Ты просто солдат с гениальными мозгами.
– Наконец-то мои мозги оценили по достоинству – хохотнул Майкл. – Если честно, по парням я не слишком скучаю, я же их каждый день вижу. А воевать я могу и в лес буду каждый день выходить.
– Ты смотри, не подпали наши леса, а то нам негде жить будет.
– Пока еще только весна – нормально. Если лето будет сухое, без дождей – тогда я огнемет скину и за пулемет возьмусь. Тьфу, на тебя, старший, – укоризненно посмотрел на него Майкл, – снова заболтал в сторону от темы. Мы же про волков говорили.
– О чем конкретно, Майк?
– О том, что их мало осталось.
– А-а, – протянул Адам, не удержав зевок – он не спал уже двадцать часов.
– Помнишь, я тебе говорил, что волкам, на территорию которых мы свалились, помогли соседние племена?
– Помню.
– Нам теперь надо себя осторожно вести, чтобы «нашим» волкам снова подкрепление не подошло.
– Не стрелять в них, что ли, при нападении? – саркастически поинтересовался Адам.
– Нет, стрелять мы будем. Это вам, стратегам дальней разведки, надо, чтобы «Титан» нашим нейтральным соседям не попался на глаза. И упаси бог вас, чтобы их бомбить до тех пор, пока мы внешний периметр не запустим.
– Ты совсем, что ли, Фапгер, нас за дураков держишь? Будем летать тихо-тихо, как летучие мыши.
– Лишь бы не так громко, как Бэтмен, – усмехнулся Майкл. – Нет, старший, все-таки могло бы быть хуже. Могло же «наше» племя ударить в набат, образно выражаясь. Собралась бы толпа тысяч этак пять…
– Ты думаешь, что их так много?
– Не знаю, Эйд, спроси у Сереги Дубинина, зря он, что ли, из лаборатории своей не вылезает. Так вот, собралось бы, ну не пять тысяч, а полтысячи волков. Так они в первый же выход в лес так бы нас обработали, что мало бы не показалось. А если бы к нам на Двойку заявилось сотни три таких тварей? Они запросто покрошили всех, кто не успел бы в Башне спрятаться.
– Твоя правда.
– А что там у тебя с Джеком?
– Ничего пока, ведем потихоньку. Если честно, то я не знаю, чтобы мы без Джека делали. Все на нем держится, он нас обучил, сам без дела не сидит с утра до ночи. Мы его с Ричардом вечером пытаемся из Башни выгнать, говорим, хоть дома ночуй. А он уперся и ни в какую. Говорит: «Не могу я „Титан“ бросить, я дома спокойно спать не смогу».
– Да ты что?
– Вот тебе и что. Поставили ему раскладушку в комнате контроля, он
Они замолчали. Майкл медленно, словно нехотя, выпускал дым из ноздрей.
– Джек молодец. Я даже никогда не предположил бы, что двигатели дирижабля можно на время выключать, чтобы не перегревались. Когда ветер попутный или поток восходящий, Джек двигатели выключает и «Титан» спокойно так парит. Там сверху такой вид прекрасный, Майк. Красота! Деревья высоченные до самого горизонта, на севере, километров двадцать отсюда, сеть таких маленьких озер, как будто кто случайно синей краской брызнул по зеленому фону.
– Вот, значит, где они могут глиной разжиться, – сказал Майкл.
– Я рад, конечно, Майки, что тебя снова посетила гениальная идея, но я тут о красоте толкую.
– Адам, из тебя поэт – как из пулемета швабра.
Они улыбнулись друг другу и Майкл сказал:
– Пойду-ка я загляну в госпиталь, посмотрю, что там как.
Адам тронул Майкла за плечо:
– Майки, ты только не обижайся, ладно?
– Чего?
– Ты что, в Марину Сергееву влюбился?
– Нет, Эйд, – улыбнулся Майкл, – она же Сергеева любит без памяти. Она просто так с ним разговаривает, что всем кажется, что они вот-вот поругаются. А на самом деле они так друг дружку любят, как будто первый месяц вместе живут. Они хорошие люди, Эйд. В первый день мне так погано было на душе, я к ним зашел, посидели немножко и ты не представляешь, как мне легко стало. Они и не утешали меня, и не жалели на словах, а легче стало так, как будто зимой у теплого камина отогрелся. Возле них всегда так тепло на душе становится. Вот я к ним и захожу иногда.
– Как они там? Я так зашился с делами, что ни черта не успеваю.
– Когда много раненых было, им тяжело пришлось. Им Джоана Ким здорово помогла, она с Сергеевым в соседних операционных наших зашивали. Марина легкораненым помогала, и еще две медсестры, Молли Додд и Сара Хайдер, то хирургам ассистировали, то раненых перевязывали. Одно могу сказать – с врачами нам тоже повезло, таких специалистов беречь надо.
– Побережем. Лучше бы их вообще работы лишить, разве что оставить роды принимать.
– Точно, старший. Ну, пока.
– Пока, Майки. Заходи завтра.
– Обязательно…
Вечером, за двадцать минут до заката солнца, колонисты снова хоронили своих солдат. Снова горел погребальный костер, снова искры взлетали в быстро темнеющее небо. Казалось, души солдат улетают в небо сверкающими огненными мотыльками. Гудело пламя, пожирая в своем очищающем от смерти огне тела молодых парней, которым не суждено было стать чьими-нибудь мужьями и отцами. Снова перед тем, как поднести пылающий факел к усеченной пирамиде, сложенной из дров, Адам Фолз вышел вперед, чтобы сказать прощальное слово.