Чёрная работа революции

Рыжков Лев

– Но зачем?
– завопил Леха.
– Объясните хоть!

– Поехали, - проскрежетала баба Надя.

– Поехали уже, - поддержали ее другие бабки.

– А я считаю, бабоньки, что Алексей все-таки имеет право знать, во имя чего приносится наша святая жертва.

Старик пристально посмотрел на Леху и сказал:

– Сейчас, чтобы ты знал, ночь особая, Вальпургиевая. Любое заклятье, творимое в эту пору, действует куда сильнее, чем совершаемое в обычное время. Мы поедем на Лысую гору. И там пробьем сердце этой твари, - Дед

кивнул на куклу Новодворской, - осиновым колом. После того, как мы это сделаем, та иудища, по образцу которой сделана эта фигура, в скором времени издохнет в страшных муках. Как это случилось с другими предателями: Ельциным, Гайдаром, Шандыбиным. Думаешь, от чего они издохли? А?

– Это вы их?...

– Конечно, мы.

– А кровь и семя?

– Тоже были. Только не девственников, а девственниц. Сложные были операции.

– И что потом с девушками стало?
– отчаянно спросил Леха.

– Ладно, поехали, - решительно сказал дед.

– Я имею право знать!
– завопил Леха.

– Ишь, крикун какой, - проворчала баба Надя.
– Кровь мы у них выпили, вот что.

– Но… но зачем?

– Во имя революции, - ответил деда Стасик.
– На молодое поколение надёжи никакой. Вот в себе мы жизненную силу поддерживаем. Ладно, пора нам.

Старухи поволокли Леху к выходу.

Во дворе стояла «газель». Леху грубо втолкнули внутрь. На него швырнули Новодворскую. Та, пробужденная Лехой к жизни, уже, кажется, начинала шевелиться.

Вошел с красным знаменем деда Стасик. Только сейчас Леха обратил внимание на то, что нижний край древко заострен, подобно карандашу. Это, выходит, и был осиновый кол.

Баба Надя села за руль. Взревел мотор.

***

Дорога оказалась тряской. Несколько раз мотор «газели» натужно ревел. Возбужденному сознанию Лехи он казался каким-то визгливым животным, которое топят-топят, но до конца утопить не могут. А горластый зверек орет, сопротивляется…

Того, что с ним происходило, Леха не боялся. Все эти события казались ему ненастоящими. В качестве одного из вероятных исходов виделся такой: его выводят из «газели», развязывают. Деда Стасик говорит что-то вроде: «Ну, вот и проверили мы тебя на вшивость, Алексей. А ты молодцом держался. Не сдался, не сломался. С тобой можно дела партийные обсуждать». А потом они будут смотреть на багровый первомайский закат и пить за праздник водку из пластиковых стаканчиков.

Немного, правда, смущала Новодворская. Она лежала на Лехе и, как казалось нашему герою, дергалась и дышала. Впрочем, эти ощущения можно было списать на волнение.

После подъема и нескольких ухабов мотор заглох окончательно. Дверца салона распахнулась.

– Приехали!
– заявил деда Стасик.
– Ну, что, бабоньки, падлу для начала уконтрапупим?

– Падлу, падлу, - заскрежетала баба Надя.

– Так костер разводите, знак чертите, не стойте.

Леха ощутил, как его освобождают

из объятий восковой куклы. Ему даже показалось, что Новодворская тихо и испуганно взвизгнула.

– И ты вылазь, паренек, - незлобиво велел деда Стасик.

Как-то даже и не верилось, что он сейчас убьет Леху.

Кое-как выбравшись из «газели» (а со связанными руками это - удовольствие невеликое), Леха осмотрелся. Они находились неподалеку от вершины горы. Как раз там, где кончался чахлый лесок, и начиналась массивная плешь из песка и камня.

Дождя уже не было.

Баба Надя возилась у костра, ломая об колено совсем не тонкие сучья. Некоторые из них могли бы даже сойти за бревно.

– Вот здесь посиди пока, - деда Стасик отвел Леху к стволу одного из деревьев.
– Вздумаешь убегать, больно умертвим. Без наркоза…

– А если не буду?

– А не будешь, так водочки дадим. Пьяненьким за дело революции погибнешь, не мучаясь.

– Разве нельзя без… вот этого всего?
– тревожно спросил Леха.

– Что как маленький?
– доброжелательно спросил деда Стасик.
– Революция, как говорил Владимир Ильич, в белых перчатках не делается. Для великого переворота нужны мозолистые и кровавые руки. А ты, паренек, не переживай. Мы, когда победим (а победим мы обязательно), твоим именем улицу назовем. Или школу какую-нибудь. Не забудем твоего вклада…

– Я живой, может, больше пользы принесу?
– возразил было Леха.

Но дед вдруг отрезал:

– Ладно, некогда мне с тобой. Тут еще жертву святую надо принести.

С неожиданной ловкостью он поставил Лехе подножку, и наш герой пребольно хлопнулся наземь. В тело тут же впились шишки, сучки, случайный осколок стекла…

– Бля!
– взвыл Леха. Ему было больно.

На краю леса занимался костер.

– Из искры возгорится пламя!
– вещал, размахивая знаменем, деда Стасик.

На мгновение Лехе показалось, что изо рта у скульптора вырастают клыки. Длинные, как у вампира.

Баба Вера и баба Люба чертили на земле пятиконечную звезду. Восковое чучело Новодворской лежало на животе. Массивная белая задница мелко дрожала.

С немалым удивлением Леха отметил, что восковая фигура все-таки по-настоящему ожила. Сейчас она тоненько попискивала и скребла землю пальцами.

– Лежать!
– рявкнул на нее деда Стасик.
– Лежать, контра! Ну, что там, бабоньки? Все ли готово? Пентаграмма в норме?

– Все хорошо, - ответили старухи.

– Вбивайте колья!
– скомандовал дед.

Баба Люба прошла к «газели», открыла дверь, достала оттуда кувалду и стальные колья. Залихватски хэкая, она принялась вколачивать в грунт стальные штыри.

– Теперь веревки!
– руководил дед.

Новодворская, чувствуя скорую свою погибель, вдруг пронзительно заверещала.

– ША!!!
– заорал на нее дед страшным голосом.

Да так, что Лехе тоже стало жутко.