Черная ряса
Шрифт:
14 апреля.
Получил очаровательный ответ от матери ангела, написанный наскоро. Они собираются в Париж. Стелла обеспокоена и недовольна, ей необходима перемена обстановки, да и мистрис Эйрикорт прибавляет:
«Это вы взбудоражили ее, почему вы не объяснились, когда мы были в Бопарке?»
Она еще раз написала из Парижа. Добрый старик Ньюблисс всегда говорил, что Стелла любила меня, и удивлялся, подобно мистрис Эйрикорт, почему я не делаю предложения. Как мне было рассказать им, какими оковами я был скован в то время?
Париж, 18 апреля.
Она приняла мое
19 апреля.
Получил письмо от своего поверенного, все исполненное специальных тонкостей и оттяжек. У меня не хватает терпения перечислить их все. Завтра мы едем в Бельгию. Мы не возвратимся в Англию — Стелле так не хочется уезжать с континента, что мы, вероятно, обвенчаемся за границей. Но ей надоело вечное веселье и суматоха Парижа, ей хочется посмотреть старые бельгийские города. Мать ее с сожалением расстается с Парижем. Никогда я еще не встречал такой живой женщины в ее годы.
Брюссель, 7 мая.
Да будут благословенны старые бельгийские города. Мистрис Эйрикорт так хочется поскорей уехать отсюда, что она торопит меня со свадьбой и даже соглашается, конечно, с грустью, чтобы мы обвенчались в Брюсселе без всякой торжественности. Единственным условием, поставленным ею, было присутствие лорда и леди Лоринг, ее старинных друзей.
Здесь следует бумага. Это предсмертная исповедь жены мистера Винтерфильда и объяснительное письмо, написанное пастором из Бельгавена. События, о которых сообщают эти бумаги, уже известны читателям. Затем снова следуют выписки из дневника.
Бинген на Рейне, 19 мая.
Наконец я получил из Девоншира письма, которые хотя бы немного утешили меня. По крайней мере ужасное несчастье, случившееся в Брюселле, останется в тайне. Дом в Бопарке заперт, и слуги отпущены «по случаю моего путешествия за границу». К отцу Ньюблиссу я писал особо. Не смея сказать ему правду, я намекал, что моя свадьба расстроилась, он отвечал мне дружеским письмом. Надеюсь, время поможет мне стойко переносить мой тяжкий жребий. Быть может, наступит день, когда Стелла и ее друзья узнают, как жестоко, несправедливо они отнеслись ко мне.
Лондон, 18 ноября 1860.
Старая рана открылась. Я случайно встретился с нею в картинной галерее. Она смертельно побледнела и тотчас же ушла.
О, Стелла? Стелла!
Лондон, 12 августа 1861.
Снова встреча с ней. И еще потрясение, которого я не испытал бы, если бы просматривал газетные объявления о свадьбах. Подобно всем мужчинам, я полагал, что их читают только женщины.
Я поехал с визитом к одному весьма приятному новому знакомому — мистеру Ромейну. Я смотрел из окна, когда к дому подъехал экипаж. Я узнал Стеллу! После двух лет она воспользовалась свободой, предоставленной ей законом. Я не могу сетовать на нее за то, что она обошлась со мной как с незнакомым, когда ее муж, ничего не зная, представил нас друг другу. Но потом, когда мы на несколько минут остались наедине… Нет.., я не в состоянии повторить ее безжалостных слов. Почему я так глуп, но я по-прежнему люблю ее?
Бопарк, 16 ноября.
Стелла, по-видимому, несчастлива замужем.
В сегодняшних газетах есть известие о переходе ее мужа в католическую веру.
Бопарк, 27 января 1862.
Я получил от Стеллы такое поразительное и грустное письмо, что, прочитав его, я не могу оставаться вдали от нее. Муж бросил ее. Он отправился в Рим для искуса перед вступлением в монахи. Сегодня же еду в Лондон.
Лондон, 27 января.
Как ни коротко письмо Стеллы, я несколько раз в продолжение дороги перечитывал его. Заключение его все еще обдуманно-холодное. Известив меня, что она живет с матерью в Лондоне, Стелла заканчивает свое письмо следующими словами:
«Не опасайтесь, что я взвалю на ваши плечи тяжесть моих забот. Со дня нашей встречи в Тен-Акре я заметила в вас снисхождение и сострадание ко мне. Я не стану спрашивать, говорили ли вы откровенно, — вы можете доказать это. Но я хотела бы задать вам несколько вопросов, на которые никто, кроме вас, не сможет ответить. Мое одинокое положение, быть может, даст мне возможность не быть неверно понятой вами. Позволите ли вы мне писать вам?»
Каждое предложение дышит укоренившимся недоверием! Если бы другая женщина обошлась со мною так, я бы бросил ее письмо в огонь и не покинул бы своего южного дома.
29 января.
Один день пропущен в моем дневнике. Вчерашние события окончательно расстроили меня на некоторое время.
Прибыв вечером 27 в гостиницу Дервента, я с посыльным отправил записку Стелле, спрашивая ее, когда я могу ее видеть.
Удивительно, какие иногда пустяки могут тронуть женщину! В записке, присланной в ответ на мою, я впервые после нашей разлуки в Брюсселе заметил дружелюбное отношение к себе. Это я приписываю ее изумлению моей поездкой из Девоншира в Лондон ради нее и благодарности за это.
Она сообщала мне, что намеревается быть у меня завтра. Кажется, она и ее мать не едины во взглядах на причину странных отношений к ней Ромейна, и Стелла желает прежде всего переговорить со мной, без вмешательства мистрис Эйрикорт.
В эту ночь я мало спал и провел большую часть времени, ходя по комнате и куря. Моим товарищем был Странник — он так просил взять его в Лондон, что я не мог отказать ему. Собака всегда спит у меня в комнате. Его удивление, при виде моего волнения, перешедшего наконец в страх и тревогу, выражалось в глазах, тихом визге и лае, как будто оно высказывалось словами. Кто назвал собаку бессловесным созданием? Должно быть, мужчина, и мужчина вовсе недостойный любви, с собачьей точки зрения.
В начале одиннадцатого часа, 28-го, она вошла в мою гостиную. Я нашел в ней перемену к худшему, вероятно, вследствие всех неприятностей, перенесенных бедняжкою. Ее черты значительно утратили свое изящество, а цвет лица — нежность. Даже ее костюм — конечно, я не заметил бы этого в другой женщине — показался мне неряшливым и безвкусным.
В минуту первого волнения я забыл об охлаждении, существовавшем между нами, и протянул было ей руку, но тотчас же отдернул ее. Ошибся я, предполагая, что она сделала такое же движение, но, подобно мне, не поддалась ему? Она постаралась скрыть свое смущение, если чувствовала его, наклонившись к собаке.