Черная сакура
Шрифт:
— Разумеется. Он не сумеет устоять. Мужчины вообще не способны держать себя в узде.
— Это правда. Например, мой отец. Да и любой отец.
— Но не холодновато ли снимать одежду?
Бинг-Банг-Бин нравится, что Тинг-Танг-Тин задает разумные вопросы, высказывает правильные идеи, и даже если ответом на эти предложения и вопросы станет резкое «нет!» и «фигня!», все равно останется чувство, что и она участвует в общем деле.
— Нам станет теплее, когда он заключит нас в объятия и прижмет к своему горячему телу, такому крепкому и закаленному.
— Да, нам станет теплее.
Взгляд у Тинг-Танг-Тин немного отсутствующий. В нем не то светлая тоска, не то мечтательность, не то развратное предвкушение, подогретое гормонами, — как бы то ни было, подруга Бинг-Банг-Бин раззадорилась достаточно, так что, окончив приготовления и оглядев напоследок свой штаб, они крепко обнимаются и выходят на дело.
8
Странный
Меня отчистили от грязи, окружили заботой. Мои раны и синяки перестали ныть. Мариса вышла из дверей и направилась в сторону своего одинокого дома — одинокого ли? Почему я так уверен? Я хотел попросить, чтобы она осталась, осталась во имя любви, чтобы забралась в постель ко мне и моей жене, и мы вместе бы лежали и плакали, вместе бы превозмогали жизненную боль — совершенно бесполые, даже бесплотные (ведь такое возможно, если постараться?), но вместе, — и при этом нуждаясь, нуждаясь друг в друге: три медсестры, они же три пациента, которые одновременно заботятся друг о друге, отыскивают друг у друга больные места и быстро смягчают страдания (О чем это я? О боли? Не об удовольствии?), три заблудшие, но ищущие души — а потом бы поднялись, цельные, сильные, обновленные и готовые начать все с чистого листа. С чистейшего листа. Возможно ли это? Что за безумная идея? Но я ничего не сказал, ничего подобного, удержал все при себе, как давно привык — я просто позволяю ей нести околесицу, извергать бесконечные словесные потоки, за которыми почти не слежу: рассказывать про госпожу Сирото и какого-то парня с серьгой-пером, похожей на индейского ловца снов, только не над детской кроваткой, а в мочке уха, что важно, а еще про сумки для покупок, про дурные предчувствия, про привидений, про землетрясения и открытый космос; ей интересно, бывают ли землетрясения на других планетах, движутся ли плиты внутри Нептуна или Сатурна; длинные фразы, долгие рассказы и рассуждения, и опять рассказы — ее голос безвредно расплывается в воздухе, сладкий и приветливый, и мне безразлично значение отдельных слов, прямо сейчас я…
Что она делает сегодня? Что она…
Очередной нелепый эпизод.
Нет, дайте мне рассказать о трагедии, прежде чем перейти к комедии. До сих пор как раз комедии и не хватало, и, к чести твоей, ты все стойко выдержал и…
Майя собирается замуж. Она проговорилась об этом учительнице математики, а учительница математики (у которой самый огромный рот в селении, в прямом и переносном смысле, когда он открывается, то похож на бейсбольную перчатку), совершенно неспособная хранить секреты, даже самые большие, от этой новости просто воспламенилась и передала ее Мацуде-сенсею и трем болтливым женщинам, секретаршам в канцелярии. Все это вырвалось из учительской и наконец дошло до меня — мне будто пощечину влепили. Да, она собирается замуж, и меня это огорчает донельзя. Когда она уйдет, я наконец освобожусь от тирании похоти, наконец наконец перестану глазеть на нее…
В тот день она просто сияла и мне пришлось ее поздравить. Пришлось даже посмотреть на ее изящное колечко и изобразить восхищение, тогда как хотелось пинать баскетбольные и волейбольные мячи, да и вообще все, что попадется на пути, и кричать. Моя главная мечта угасала прямо на глазах, я видел призрак, уходящий сквозь стену прочь от меня. Будь я настоящим мужчиной, то проглотил бы свою ревность и благосклонно воспринял бы ее отъезд — а она наверняка уедет, ведь тот мужчина, ее мужчина, как оказалось, живет далеко отсюда, там, где тепло и солнечно, да еще в большом городе, где все нормально функционирует, где они не будут особо сталкиваться с разрушительными силами этого мира, и…
Она уже говорила мне о своем намерении — это ее возлюбленный, любовь всей жизни, — но я это быстро позабыл или изгнал из памяти. Я даже не захотел узнать, как его зовут, не захотел узнать о нем вообще ничего. Я жалкий индивидуалист, одержимый нездоровой ревностью и….
Я говорил, что уже женат? Моя лежачая затворница. А моя свояченица…
Я сказал Майе, что ее кольцо прелестно и пожелал ей всяческих благ. Еще сказал, что стану по ней скучать. Наверное, только это и было правдой. Думаю, она мне поверила.
Мне недолго пришлось размышлять над
А может, и нет.
Комедия. Трагедия. Сколько всего здесь происходит. На таком маленьком пространстве. Что дальше? Разве ты не рад, что…
Вечер. Школа почти опустела. Слышны только выкрики моих воспитанников-каратистов и резкие удары ногами по полу. Из всех учеников, с которыми я сталкиваюсь еженедельно, только этих по-настоящему могу выносить. Их всего пятеро, крепкие пареньки, послушные и вежливые, общаться с которыми одно удовольствие. Не так много осталось людей, которых я могу выносить, но эти ребята исключение. Мы проводим наедине час или два, но они подходят к тренировкам со всей серьезностью и не боятся показать, кто есть кто. В отличие от футболистов и их безумных болельщиков, эти парни не питают особых иллюзий. Они не чемпионы, и хотя моя задача подталкивать их к успеху, мне это совершенно не удается, а они, кажется, совсем не возражают. Они тешат себя мыслью, что укрепят свое тело, смогут за себя постоять, а медали и почести, к огорчению школьного руководства, для них особой роли не играют — спортивная секция или команда без всяких амбиций, издеваюсь я, что ли? Да, наверное, издеваюсь. Нет больше ничего серьезного. Волны все сделали шатким. Но то, как они, вернее, мы проводим время, занимаясь каратэ после уроков, — сплошное наслаждение; мне по вкусу беззаботность учеников. Им в самом деле нравится драться, нравится наносить друг другу удары (в прямом и переносном смысле), не причиняя серьезного вреда, и все они мало-помалу развиваются, что сильно меня радует. Они уважают меня, а из-за их покладистого нрава я думаю, что искренне к ним расположен. Мы потеем. Я кричу. Ребята с безукоризненной точностью выполняют задания. Они, конечно, тоже кричат, подражают каждому моему движению, каждому выпаду, и, как полагается, пытливо заглядывают мне в глаза. Эти пара часов, как всегда, проходят не впустую: босые ступни шлепают по полу додзе [27] , все мы, одетые в белое, размахиваем ногами, выполняем повороты, словно армия безупречно вымуштрованных суперпризраков, могучих в своем единении. Когда занятие подходит к концу, мы прощаемся друг с другом, и пот начинает холодить наши тела. Ребята расходятся по домам, к уюту, который создают их родители, каким бы он ни был, и я уверен, что ночью их ожидает спокойный сон.
27
В Японии — помещение для занятий боевыми искусствами.
Но не меня. Я привел себя в порядок, вытер потное тело полотенцем, которое знавало лучшие времена, вышел в освежающую вечернюю прохладу, и тут же случились два события. Сначала мне звонит явно обеспокоенная Мариса.
— Что стряслось?
— У меня какое-то предчувствие. Должно произойти что-то страшное.
Ее голос срывается, и я чувствую через гаджет мощь ее нервного напряжения.
— Ничего удивительного, что-то страшное происходит постоянно.
Я пытаюсь напустить на себя беспечность, но не получается.
— Какой-то школьник. Почему-то мне кажется, твой ученик. Случилось что-то плохое. Я это чувствую. Проверь, пожалуйста. И, пожалуйста, поосторожнее.
Я уже слыхал о ее «предчувствиях», о ее шестом чувстве — она будто старая, больная ревматизмом собака перед дождем: сначала ощущает всем нутром, а потом уже подает голос.
Однако я не успеваю обдумать ее просьбу, потому что передо мной кое-кто появляется. Я мог бы и предвидеть.
Опять эти две девицы.
Почему вечно эти две? Чем я привлек их внимание? Одно дело, когда школьница втрескается в учителя, но подобное необъяснимое поведение — нечто совсем иное.