Черная шаль с красными цветами
Шрифт:
Много позже часто вспоминал Федор и эту просьбу Паршукова, и как он про гирю поминал, это, ясное дело, предчувствие он такое имел, Григорий-то Иваныч…
Утречком и вышли. Теперь поменялись: Федор шел впереди, выбирая где поровнее, а Паршуков тянулся по его следам.
Миновали Дзюричские болота, а еще версты через четыре пришли в другую нежилую избушку на волоке. Отсюда, сказал Паршуков, оставалось до первой чердынской деревни пятнадцать верст. По-хорошему бы сегодня и пришли. Но ноге нужен был отдых, а то как бы хуже не стало. И они остались на ночь. На другое утро выбрались из избушки
– Стой! Кто такие? Откудова взялись!- Затем, не ожидая ответа, приказал:- Свиридов, ружье… у того… отобрать!
Молодой безусый красноармеец подъехал к Паршукову и ухватился за ствол берданки. Григорий Иванович сам торопливо освобождался от ремня - не подумали бы чего дурного, военные люди, они нервные…
– Из Усть-Сысольска мы,- ответил Федор громко,- уполномоченные округа.
– Чего, чего-о?..- сразу прищурился старший. Федор повторил. Щербатый-конопатый аж головой покрутил: ну и народ пошел… за дурного принимают:
– А ну документы!
Федор, уже нарочито не торопясь, вытащил из кармана свою бумагу с печатями. Подал сердитому командиру. «Чего ему на нас орать да злиться?»- не понимал он.
Тот долго читал поданную бумагу, перевернул, посмотрел, нет ли каких слов на другой стороне. Затем сунул в карман:
– Разберемся… что за птицы такие. Выходи на дорогу! Марш вперед! Уполномоченные…
Федор чуть не до слез расстроился: ну вот, еще не хватало, приведут в деревню как пленных каких… арестованных. Говори потом с мужиками про хлеб, рядись о подводах… Ох ты, хлеб-хлебушек…
Одна надежда: что не вовсе худые люди попались, разберутся, да и помогут до Покчи добраться. Деревня оказалась за поворотом дороги. Время было к полудню, печные трубы мирно попыхивали столбиками белого дыма. У Федора сердце сжалось - так захотелось домой, в надежное тепло, отдохнуть бы по-человечески, в баньку сходить… Он посмотрел на товарища, Паршуков вид имел озабоченный, грустный, усы и борода густо взялись инеем, глубоко запавшие глаза тревожно всматривались в конвоиров. Паршуков ступал тяжело, опирался на палку, тянул правую ногу. Привели их к большой избе. Оседланные кони привязаны были к высокому крыльцу.
Вокруг натоптано, набросано окурков, видать, не первый день на постое. Красноармейцы слезли с коней, привязали их рядом с прочими, щербатый поправил кобуру нагана и, левой рукою придерживая болтающуюся на боку шашку, подошел к спокойно стоящим уполномоченным, ни единому слову которых он не поверил:
– Марш в избу!
Пришлось Паршукову помогать подняться по крутым ступеням, не получалось
– Шевелись давай! Живее!- крикнул сзади сопровождающий с карабином.
В доме было по-деревенски чисто и уютно. На столе в переднем углу шумел самовар. За столом сидели трое: два командира, судя по знакам, а в середине, спиною к дверям, по всей видимости, хозяйка, она разливала чай. Все трое глянули на вошедших.
Красноармеец приложил руку к шлему и бодро доложил:
– Товарищ командир, на зимнем волоке с Вычегды задержаны двое подозрительных.
– Кто такие?- спросил тот, что помоложе, ставя блюдце на стол.
– Брешут, будто из Усть-Сысольска. На двоих у них одна филькина грамота,- вот.- Щербатый протянул командиру бумагу, взятую у Федора. Тот прочитал мандат, затем долго всматривался сначала в Паршукова, потом в Федора.
– Уполномоченные, значит? Та-ак… Оружие есть? Щербатый доложил: изъяли одно пятизарядное ружье бердан, три заряженных патрона. Вон у того, с бородой.
– Мое ружье,- подтвердил Паршуков.- Дозвольте сесть, нога у меня…- сморщился он.
– Постоишь,- обрезал командир. Федор сказал в свою очередь:
– У меня наган имеется,- вынул из внутреннего кармана свой наган и, держа за ствол, положил перед командиром.
Тот сердито сверкнул взглядом на щербатого:
– Растяпы! Обыскать! Обоих. И заплечные мешки тоже.
Первым обыскали Паршукова и его котомку. Потом взялись за Федора. Щербатый зло обшарил карманы, обхлопал спину, бока, живот, ноги. Развязал мешок, вывалил все на пол. Когда дошел до клеенчатого мешка, развязал завязку из дратвы…
– Вот это да-а…- аж присвистнул щербатый и с ненавистью посмотрел на Федора. Потом отнес мешок с деньгами на стол.
– Хороши лесные уполномоченные,- заметно повеселел молодой командир.- Мешок денег, да при боевом оружии…- Он мотнул головой, словно принял какое-то решение.- А ну не морочьте мне голову! Кто направил? Почему сюда? С каким заданием? Где ваша белая гвардия попряталась? Сколько штыков?
Федор впервые за всю эту историю всерьез испугался: не иначе, принимают их за белых шпионов… Еще не хватало. Но понял и другое: надо взять себя в руки и говорить спокойно, не вилять и не задерживать с ответом - не так поймут. Кто ж их знает, может, и вправду белые близко…
– Как написано, так оно и есть, товарищ командир. В нашем коми крае второй год подряд неурожай и голод. А мы с Паршуковым дрова поставляем в Питер, в Москву. Много ли нарубит в лесу голодный мужик? Вот нас и послали. Я старший, должен купить хлеб лесорубам. А товарищ мой, Паршуков Григорий Иванович, он из Усть-нема, мне в помощь определен товарищем Вишняковым, который мандат подписал.
– Вы, други милые, вот чего… станете отпираться, поставим к стенке как белогвардейских лазутчиков и отправим к праотцам вместе с вашим мандатом.- Это вступил в разговор второй командир, который только что прочитал документ и отбросил его на стол.- Ваша грамотка - она на дураков рассчитана. Двадцать девятого октября выехали вы из Усть-Сысольска, а сегодня у нас что? Сегодня аккурат двадцать девятое ноября. Месяц прошел! За такое время человек на край света успеет, не только в Чердынский уезд.