Черная скрипка
Шрифт:
Вдруг он услышал неподалеку шорох, что-то наподобие шелеста ткани на ветру. Может, легкое дуновение шевельнуло полу мундира застреленного рядом гренадера? Или это просто дыхание смерти?
Он открыл глаза.
На него смотрела женщина. Наездница в длинном черном плаще. Она неподвижно стояла, держа за уздечку черную кобылу. Иоганн чувствовал, что незнакомка пристально разглядывает его. В темноте глаза ее блестели, как два золотистых огонька.
Как ей удалось бесшумно подойти к нему? Уж не легчайший ли шелест, выдавший ее присутствие,
А она стояла, все так же не шелохнувшись. Казалось, женщина эта пришла наблюдать его агонию.
Иоганн вздрогнул, но тут же подумал, что пугаться чего бы то ни было уже поздно.
А незнакомка привязала лошадь к дереву, достала фляжку, подошла к Иоганну, приподняла ему голову и стала поить.
Потом женщина запела — в этом апокалиптическом окружении, среди ужаса и смерти. И пела она таким чистым, таким завораживающим голосом, что Иоганн забыл и про свою рану, и про боль от нее. Она пела долго, быть может, даже всю ночь, и только ему одному.
А закончив петь, она наклонилась к нему и поцеловала. В тот миг, когда ее губы коснулись его, Иоганн снова погрузился в забытье.
9
Когда Иоганн очнулся, старший лекарь в лазарете при главной квартире перевязывал ему раны, дыша в лицо табаком и чесноком.
При этом он разговаривал с человеком, перепоясанным генеральским шарфом, на лицо которого падал свет сальной свечки.
— Скажите, доктор, этот солдат уже вне опасности?
— Для него, мой генерал, война закончена. Можете считать, что это герой… потому что до завтра он не доживет.
Иоганн схватил лекаря за руку и из последних сил прохрипел:
— Я хочу умереть прямо сейчас! Мне больно! Помогите мне умереть!
Доктор взял его ладонь в обе руки и стал успокаивать:
— Не возбуждайтесь так, поберегите силы. Это ничего вам не даст. Могу вам поклясться, вы умрете очень скоро.
— Я больше не хочу приходить в себя. Послушайте, скажите генералу, что я больше не желаю воевать. Скажите Бонапарту, что я уже умер!
Хирург вытер пот со лба Иоганна, поднял голову и взглянул на офицера, который по-прежнему стоял рядом. Казалось, он о чем-то молит Бонапарта взглядом.
— Мой генерал, прошу вас, скажите что-нибудь этому человеку.
Генерал безразлично глянул на раненого и бросил:
— Отваги! Не падать духом! Нам не страшны ни смерть, ни враги!
Но Иоганн уже потерял сознание. Он так и не услышал, что изрек Бонапарт.
10
Иоганну Карельски не дано было стать героем. Он выжил.
На следующий день к нему вернулось сознание, а еще через день жизнь его была вне опасности.
Сражаться он был не способен и потому пребывал в арьергарде с другими ранеными. Несколько долгих месяцев он выздоравливал, потихоньку набирался сил. Несколько долгих месяцев единственным его занятием было ждать,
Итальянская кампания шла более чем успешно. Сражения следовали одно за другим, и неприятель нес тяжелые потери. Армия непрерывно продвигалась вперед. Каждый день в лазарет поступало множество новых раненых. Издалека доносились крики гренадеров.
Иногда по вечерам Иоганн брал скрипку и играл для своих товарищей. Главным образом для раненых и умирающих. Несколько раз приходил священник со святыми дарами, желая облегчить умирающим отход в иной мир. И музыка пусть чуть-чуть, но смягчала печаль этих мгновений.
А потом Иоганн решил ходить вместе с санитарами на поле боя. И, стоя на вершине холма, он при свете луны играл для раненых, но в глубине души лелеял надежду, что и мертвые тоже слышат его.
Когда же рана закрылась, зарубцевалась, он возвратился в свой полк. Возвратился в мир живых, в мир крепких, здоровых людей, которые, казалось, были отлиты из стали, людей, ставших бесчувственными от ужасов войны.
В палатке в первый же вечер Иоганн взял скрипку и заиграл. Однополчане бросали на него испепеляющие взгляды. Для них война звучала совершенно иначе, и в их сердцах, привычных к канонаде, к ярости сражений, не осталось места для доброты.
— Кончай! — бросил Иоганну один из них. — От твоей музыки впору завыть. Сыграй-ка нам лучше сигнал атаки.
Смычок замер в воздухе, затем опустился на струны, заглушив их звучание. Без единого слова Карельски улегся на походную кровать.
Проснувшись утром, он увидел возле кровати сломанную скрипку. Карельски так никогда и не узнал, кто это сделал.
Он никого не расспрашивал и даже не пытался найти совершившего это злодеяние.
Иоганн знал, что в конце концов война уничтожит и его самого, как она уничтожила его скрипку.
11
16 мая 1797 года, когда французская армия вошла в Венецию, ощущение было, будто она поражена молчанием. Грабежи, вопли и людская ярость кристаллизовались под воздействием красоты и недвижности этого дивного города. Но более всего Иоганна потряс покой, каким дышала любая улочка, мир и спокойствие, которых он не знал уже много месяцев.
Светлейшая республика[2] одиннадцать столетий противостояла вторжениям варваров и благодаря могучему флоту распространила свое влияние даже на Ближний Восток. Но внезапно она оказалась стертой с карты Европы. И теперь вооруженные чужестранцы полагали себя ее владыками.
— Венеция, — сказал Карельски старшему лекарю, — это не город. Это сон, возникший на берегу моря.
Впервые после ранения война подарила ему чуточку радости. Радости вступить победителем в город своих снов.