Черная стрела (Пер Репина)
Шрифт:
Это восхваление сэра Даниэля навело Дика на одну мысль.
— Беннет, — сказал он, — как умер мой отец?
— Не спрашивайте меня, — ответил Хэтч. — Я не был повинен в его смерти и ничего не знаю; да и больше того, я буду молчать, мастер Дик. Видите, человек может говорить о своих делах, но не о том, какие разговоры он слышит. Спрашивайте, если хотите, сэра Оливера… или Картера, а не меня.
Хэтч отправился в обход, оставив Дика в раздумье.
— Почему он не захотел сказать мне? — думал юноша. — И почему он назвал Картера? Картер… может быть, он принимал тут какое-нибудь
Он вошел в дом и, пройдя немного по коридору с нависшими сводами, подошел к двери кельи, откуда доносились стоны раненого. Картер сильно вздрогнул, увидев его.
— Привели вы священника? — крикнул он.
— Нет еще, — ответил Дик. — Прежде вы должны сказать мне кое-что. Как умер мой отец, Гарри Шельтон?
Выражение лица раненого мгновенно изменилось.
— Не знаю, — угрюмо ответил он.
— Нет, вы хорошо знаете это, — возразил Дик. — Не старайтесь отделаться от меня.
— Говорю вам, не знаю, — повторил Картер.
— Ну, так вы умрете без исповеди, — сказал Дик. — Я здесь и останусь. Будьте уверены, к вам не придет никакой священник. Какая польза в раскаянии, если не думаешь загладить сделанное зло, а без раскаяния — исповедь только насмешка.
— Вы говорите то, чего не думаете, мистер Дик, — спокойно сказал Картер. — Дурно угрожать умирающему и (говоря по правде) не годится это делать вам. И кроме того, что это поведение непохвально, оно не принесет вам никакой пользы. Оставайтесь, если желаете. Вы можете погубить мою душу, вы ничего не узнаете! Это мое последнее слово вам. — И раненый повернулся на другой бок.
Честно говоря, Дик сказал эти слова необдуманно и ему самому стало стыдно своих угроз. Но он сделал последнее усилие.
— Картер, — сказал он, — поймите меня. Я знаю, что вы были только орудием в руках других; слуга должен повиноваться своему господину; я не могу покарать его. Но, с другой стороны, я узнаю, что на мне — юном и ничего не знающем — лежит великий долг, я должен отомстить за отца. Прошу вас, забудьте мои угрозы, добрый Картер, и добровольно, с искренним раскаянием, помогите мне вашим признанием.
Раненый лежал молча, Дик никак не мог добиться от него ни слова.
— Хорошо, — сказал Дик, — я позову священника, как вы желаете; если вы виновны против меня и моих родных, то я не хочу быть виновным против кого бы то ни было, тем более против человека, находящегося при последнем издыхании.
Старый солдат выслушал его все также безмолвно и неподвижно. Он даже сдержал стоны, и Дик, выходя из комнаты, преисполнился восхищением перед этим суровым мужеством.
— А между тем, — думал он, — что значит мужество без ума? Будь у него чисты руки, он заговорил бы; его молчание выдало тайну лучше всяких слов. Ну, улики стекаются ко мне со всех сторон. Сэр Даниэль или его люди принимали участие в смерти моего отца.
Дик с тяжестью на сердце остановился в каменном коридоре. Неужели в этот час, когда счастье изменило сэру Даниэлю, когда он осужден членами шайки «Черная Стрела», когда он осажден победоносными приверженцами Йоркского дома, неужели и он, Дик, обратится против человека, выкормившего и воспитавшего его, человека, который, правда, часто сурово наказывал его,
— Дай Бог, чтобы он был не виновен! — сказал он. В это время чьи-то шаги раздались по плитам коридора, и сэр Оливер степенно подошел к юноше.
— Тут вас ждут с нетерпением, — сказал Дик.
— Я иду туда, добрый Ричард, — сказал священник. — Это бедный Картер. Увы, его невозможно исцелить.
— А душа у него страдает еще сильнее тела, — заметил Дик.
— Вы видели его? — спросил, заметно вздрогнув, сэр Оливер.
— Я только что от него, — ответил Дик.
— Что сказал он… что сказал он? — поспешно, отрывистым тоном проговорил священник.
— Он только жалобно призывал вас, сэр Оливер… Вы хорошо сделаете, если поскорее пойдете к нему, потому что рана причиняет ему сильную боль!
— Я сейчас пойду к нему, — ответил священник. — Ну, все мы грешны. Для всех нас настанет последний час, добрый Ричард.
— Да, сэр, и хорошо, если все мы встретим его спокойно, — ответил Дик.
Священник опустил глаза и, пробормотав благословение, поспешно ушел.
— И он также! — подумал Дик. — Он, который учил меня благочестию. Что это за свет, если все, кто заботились обо мне, виновны в смерти моего отца! Мщение! Увы! Как горька моя участь: я должен мстить моим друзьям!
При этой мысли ои вспомнил Мэтчема.
При воспоминании о своем странном товарище он сначала улыбнулся, а затем задумался над тем, где бы он мог быть. С тех самых пор, как они дошли вместе до дверей Моот-Хауса, младший мальчик исчез, и Дик стосковался по нему; ему так хотелось перекинуться с ним словечком, другим.
Приблизительно через час после обедни, довольно быстро совершенной сэром Оливером, все общество собралось в большой зале для обеда. Это была длинная, низкая комната с полом, усыпанным зеленым тростником, со стенами, украшенными коврами с изображениями охотников и гончих собак. Там и сям на стенах были развешены копья, луки и щиты; в громадном камине ярко горел огонь; вокруг стен шли скамьи, покрытые коврами, а посредине комнаты хорошо накрытый стол ожидал обедающих. Ни сэр Даниэль, ни его жена не явились к обеду. Не было даже и сэра Оливера, а о Мэтчеме не говорили ни слова. Дик начал беспокоиться; ему припомнились грустные предчувствия приятеля; он стал раздумывать, не случилось ли чего дурного с Мэтчемом в этом доме. После ужина он отыскал Гуди Хэтч, которая спешила к леди Брэклей.
— Гуди, — сказал он, — скажите, пожалуйста, где мастер Мэтчем? Я видел, как вы пошли с ним, когда мы пришли сюда.
Старуха громко расхохоталась.
— Ах, мастер Дик, — сказала она, — какие у вас, право, зоркие глаза! — И снова засмеялась.
— Нет, где же он, в самом деле? — настаивал Дик.
— Вы никогда больше не увидите его, — сказала старуха. — Никогда. Это уж наверно.
— Я добьюсь причины этого, если не увижу его, — возразил Дик. — Он пришел сюда не вполне по своей воле; как бы то ни было, я его лучший защитник и присмотрю, чтобы с ним хорошо обращались. Тут слишком много тайн; это начинает надоедать мне!