Черная тень под водой

Тамоников Александр

Морские виды завораживали. Вздымалась и опускалась гигантская масса. Берег бухты простирался на несколько километров. Щучий залив отсюда не просматривался, его закрыл высокий берег. Слева местность понижалась, хвойные леса выбирались на берег, заваленный камнями. И только в западной части бухты обрывы подрастали, высился маяк, смутно напоминающий шахматного офицера. В дымке виднелись катера на рейде у входа в бухту. Груда каменных островов – Уварова гряда – находилась в шести кабельтовых от берега. Скалы вздымались уступами, заострялись на вершинах, виднелись причудливые полости, словно вычерпанные гигантским ковшом. Между островами петляли проливы. Живописно отделилась от острова часть скалы – словно исполинский

слон шагнул в сторону. На скалах имелась растительность. Камни обрастали лишайником, в расщелинах рос искривленный кустарник. Горка островов занимала солидную площадь – порядка трех гектаров. Препятствием для судов она не являлась, и все же капитанам приходилось менять курс на входе и выходе из бухты. Оставалось лишь догадываться, что скрывается в пучинах под этими махинами.

– Считаете, там что-то есть, товарищ капитан? – пробормотал Казанцев, таращась на архипелаг. – Ну, вроде страшных тайн рейха, какой-нибудь секретный подводный завод или тайные лаборатории…

– Считаю, что кому-то пора перестать фантазировать. Страшные тайны рейха оставим на потом, а пока будем разбираться со скучными делами земными. – Алексей тоже не мог оторваться от этого чуда света. Природа явно переборщила, создавая данный ансамбль.

– Раньше туристы из Ленинграда сюда приезжали, – стал просвещать Казанцев. – Тамошние дворцы и парки надоели, тянуло к природе, приезжали целыми экскурсиями – с заводов, школ, институтов. Для них даже две гостиницы в западной части бухты построили – в районе улицы Баррикадной. Не «Националь», конечно, но переночевать можно.

Две гостиницы на Баррикадной действительно были неказистые, трехэтажные, построенные на скорую руку. Однотипные здания связывала пешеходная дорожка со скамьями. В годы оккупации в гостиницах жили солдаты и офицеры вермахта, после освобождения – солдаты и офицеры Красной армии. Вдоль дороги выстроились армейские «эмки» и полуторки.

– Тут столько военных… – озадаченно проговорил Окулинич. – И сухопутные, и военно-морские. Удивляюсь такому разгулу криминала – почему не обуздают?

– Криминалом милиция занимается, – объяснил Хабаров. – У военных свои задачи. На их территорию шпана и не полезет.

Он глянул на часы. День был на исходе. Часть города осмотрели, уже могли ориентироваться. Переулки, связующие городские улицы, пока не восстанавливали. Проезжая часть – откровенно убогая. Колею в грунте размыли дожди. Самые опасные ямы закладывали кирпичами, деревянными поддонами. Тротуары – символические. Клонились понурые деревья за кривыми оградами. Тянулись бараки, частные дома. Во дворах сохло белье, горланила ребятня. Пожилой мужчина перебирал движок старенькой советской «инвалидки».

– Пересечем Трудовую, Народную – выйдем к городскому рынку, – сообщил Казанцев. – Он между Народной и Советской. Думаю, еще работает, – лейтенант бегло посмотрел на часы. – Прикупиться бы надо, товарищ капитан. Курево, еда, все такое. Не понравилась мне местная столовка. Есть, как говорится, можно, но отравишься.

Боец был прав. Каша, усвоенная организмом, имела «туалетный» вид и странный вкус, далекий от слова «съедобно».

Улицу Трудовую перешли в районе чулочно-носочной фабрики, закрытой на большой амбарный замок. Из-за ограды бдительно смотрел престарелый сторож. Производство на освобожденных территориях восстанавливалось поэтапно, разорваться советская власть не могла. На Народной сохранились довоенные таблички. Эту улицу немцы не стали переименовывать – видимо, слово не вызывало идеологического неприятия. Казанцев повел группу сомнительным проулком, заявив, что так короче. Только шагнули за угол, стали свидетелями некрасивой сцены. Два субъекта криминальной наружности – в кепках, натянутых на глаза, в засаленных пиджаках – прижали к забору испуганного мужчину

в шляпе. Сущая классика! У одного из хулиганов в зубах была зажата папироса. Он держал гражданина за ворот, другой рукой обшаривал внутренние карманы и похабно ухмылялся. Приятель с той же гадкой ухмылкой щекотал живот жертвы ножичком. Бедняга не сопротивлялся, догадывался о последствиях. Очки в круглой оправе сползали с носа. Гражданин еле дышал, трясясь от страха. В стороне валялся распахнутый портфель – из него высыпались бумаги. Видно, не нашлось ничего интересного. Хулиган засмеялся, выуживая из кармана жертвы кожаный портмоне.

– Милиция, ни с места! – вдруг вскричал Окулинич и бросился смягчать криминогенную ситуацию в городе.

«Только этого не хватало, – мелькнула мысль у Хабарова. – При чем здесь милиция?»

Двое обернулись, оскалились. Выпало портмоне из дрогнувшей руки субъекта. Окулинич выхватил пистолет, и это бандитам не понравилось.

– Шнырь, атас, мусора! – Налетчик от испуга чуть не проглотил папиросу, отпрыгнул от гражданина в шляпе и прыжками бросился в переулок, откуда минуту назад они атаковали свою жертву.

Второй замешкался, хотел подобрать кошелек. На него налетел Окулинич, отбросил к забору.

– Дай-ка я тоже вмешаюсь, – пробормотал Казанцев и побежал в переулок.

Загремели какие-то баки, посыпался мусор. Оставшийся бандит медленно встал, затравленно озираясь. Вдруг он упал на колено, чтобы поднять нож. Окулинич пнул его по руке. Тот взвыл от пронзительной боли, упал на костлявый зад и привалился к забору, с ненавистью таращась на обступивших его людей. Дернулся – получил по почкам и снова утихомирился, только щерился, демонстрируя зуб из серого металла.

– Чего надо, суки? – процедил урка. – Никакие вы не милиционеры, волчье позорное.

«Какие мы наблюдательные, – оскалился Окулинич, – а если не милиционеры, почему волчье позорное?» За спиной опять раздался грохот – чертыхаясь и спотыкаясь о битые кирпичи, из переулка выбрался Казанцев.

– Ушел, гаденыш. Прыгает, как заяц, не угнаться за ним.

Напрасно обернулись. Фиксатый улучил момент, подскочил. Ахнувший Алексей только и успел отпустить пинка под зад. Вопя благим матом, урка пролетел пару метров, но не упал – оттолкнул ошеломленного Казанцева и пропал за углом. Все произошло в считаные мгновения, сотрудники оторопели. А когда пришли в себя, поздно было рвать и метать. Окулинич дернулся, но плюнул, махнул рукой.

– Нехорошо, товарищи, есть над чем работать, – покачал головой Хабаров. – Действуем неслаженно, допускаем грубые ошибки.

– При всем уважении, товарищ капитан, – буркнул Казанцев, потирая отбитое колено, – но вы даже пальцем не пошевелили.

– А вы на что? Такая простая задача. Ладно, мы не милиция, чтобы бороться с уличной преступностью.

Гражданин в шляпе все еще трясся. Он сидел на коленях и сгребал в портфель рассыпавшиеся бумаги. Очки свалились с носа, он заморгал, стал шарить по земле рукой, нашел утрату, нацепил на нос. Щелкнул застежкой портфеля и бросился поднимать портмоне.

– Господи, как я благодарен, товарищи… – заикаясь, пробормотала несостоявшаяся жертва. – Они бы убили меня, это такие люди, для которых человеческая жизнь ничего не стоит… Ума не приложу, откуда они взялись, шел, никого не трогал, налетели, как коршуны, прижали к стеночке… Спасибо вам огромное, товарищи…

Он распрямился, облизнул губы. Не сказать, что гражданин выглядел карикатурно, но как-то необычно для этих мест. Явный интеллигент – такие не только сдачи не дадут, но и матом не ругнутся. Щекастая физиономия, очки, дурацкая шляпа. Плащ был расстегнут, одна из пуговиц болталась на честном слове. Он носил короткие, как у клоуна, брюки – из них торчали носки. Оперативники с любопытством разглядывали испуганного человечка.