Черная вдова
Шрифт:
Осенью, когда галлы подсыхали, все многочисленные его жители бесследно исчезали. Где они зимуют, как расселяются, как весной находят свое растение-кормителя, какими силами преобразуют природу его цветов, заставляя расти вместо белых душистых соцветий несуразную и мохнатую метелку, как они живут, размножаются — все это было очень интересно узнать. И не только узнать ради праздного любопытства. Может быть, возможно обратить деятельность этой крошки на пользу человека для успешной борьбы с софорой?
Шиповатая
Лето 1968 года выдалось сухим и жарким. В конце июля несколько особенно знойных дней превратили пустыню в безжизненное пространство. Затем она совсем выгорела, замерла. Наступила ранняя, холодная и тоже сухая осень. В это безотрадное время мы подъезжали к дикому северному берегу озера Балхаш. Озеро сверкало чистыми синими, зелеными, бирюзовыми тонами и среди царящего запустения и мертвой тишины было особенно великолепным.
Выдался теплый день. Ветер затих, озеро успокоилось, стало на редкость гладким. В испарениях заструились дальние его берега, поднялись над водой, приняли причудливые очертания.
Недалеко от нашей стоянки виднелись красные обрывы. Я направился к ним с помощником. Растительность здесь также давно угасла. Нигде не было видно и насекомых, лишь изредка пролетали бабочки-желтушки. Сухая пустыня была для них чуждой, и они очень торопились. Другой перелетный странник, стремительный в полете бражник-языкан, покрутившись на берегу и не найдя цветов, зигзагами взвился в небо и, разогнавшись, растаял в синем небе.
За два часа пути нам повстречался только один длинноногий жук-чернотелка да несколько прибрежных уховерток, недовольно размахивая и грозясь своими клешнями на конце брюшка, разбежались в разные стороны из-под перевернутых камней. Берега озера, всегда такие интересные, казались безжизненными. Даже птицы исчезли. Не было видно ни чаек, ни пеликанов, ни куличков.
В этом месте озеро было особенно красивым. Высокие красные берега, отложения озер, существовавших более двадцати миллионов лет назад, гармонично и нежно сочетались с лазурью воды. У самого берега волны замутили красную глину, и вода стала нежно-розовой. Тростники, тронутые холодными утренниками, полыхали золотом.
Мы ложимся на землю и начинаем копаться под кустиками. Может быть, под ними увидим что-либо интересное. Вдали от кромки берега, в пустыне, наши поиски бессмысленны. Но у берега на галечниковых валах, издавна намытых волнами, под редкими кустиками черной полыни есть, хотя и небольшое, но довольно разнообразное сообщество крошечных обитателей пустыни.
В одном месте галечниковый вал занят колонией самых маленьких, не более одного миллиметра длиной, муравьев-пигмеев. Их семьи располагаются под каждым кустиком у самого корня. Около двухсот таких кустиков — семейных убежищ, связанных друг с другом, составляют настоящее «государство». Кое-где от кустика к кустику, преодолевая нагромождение камней и сухого, выброшенного на берег тростника, между муравейниками ползают крошки муравьи-связные. Колония живет своей особенной и таинственной жизнью в этом глухом уголке пустыни, и муравьи-пигмеи даже в тяжелую пору находят для себя пропитание. Много ли им надо!
Тут же под кустиками
Осторожно переворачивая ножом мусор, я неожиданно замечаю плавно скользящее по камешку крошечное существо с ярко-белым отростком на кончике тела. Эксгаустер помогает поймать незнакомку. В стеклянной ловушке на нее можно взглянуть внимательней. Под лупой я вижу совершенно необыкновенную многоножку, светлую с черными точечками глаз, небольшими усиками, всю покрытую многочисленными ветвящимися шипами. Ярко-белое пятнышко на кончике тела — отросток, сложенный из пучков жестких и прилегающих плотно друг к другу волосков.
Никогда в жизни не видал такой забавной многоножки, не встречал ее описания или рисунка в книгах. Находка поднимает настроение, и серая безжизненная пустыня уже не кажется мертвой и неприветливой.
Но как трудно искать эту загадочную малютку! Сколько кустиков полыни, курчавки, кермека, боялыча отогнуто в сторону, а под ними не видно ни одной. Наконец, какое счастье, одна за другой попадается еще две. Теперь в стеклянном резервуаре эксгаустера разгуливает не спеша уже три пленницы во всем великолепии многочисленных шипов и отростков.
— Илюша, — говорю я своему помощнику, — садитесь спиной к ветру и осторожно пересадите многоножек в пробирку со спиртом.
Но Илья что-то не в меру рассеян, поглядывает по сторонам.
— Что стало с солнцем, — спрашивает он, — мгла какая-то нашла, что ли?
И, действительно, как я, увлекшись поисками, сразу не заметил. Небо ясное, чуть розовое, солнце клонится к горизонту, будто померкло, не греют его лучи. У горизонта озеро потемнело, стало густо-синим, у берегов — ржаво-красным.
— Странное что-то творится с солнцем! — твердит Илья. — Пыльная буря поднялась на западе, что ли?
Необычное освещение неожиданно порождает неясное чувство беспокойства. Но надо заниматься поисками, и я, засунув голову под очередной куст, напрягаю зрение, пока не слышу возгласа моего помощника:
— Вот чертовщина. Сдул ветер многоножек!
Случилась то, чего я опасался.
Солнце еще больше потемнело. Странные тени побежали по земле. Озеро стало зловеще фиолетовым с белыми, будто снежными, барашками. Заснять бы на цветную пленку неожиданную игру цветов водного простора, но с руки делать снимок нельзя. Экспонометр показывает слишком малую освещенность.