Чёрная земля (Вий, 20-й век)
Шрифт:
— Вас, значит, пять человек всего? — спросил я более, чтобы разговор завязать. До пяти я считать умею, даже дальше могу, если понадобиться.
— Двое заболели, получается, действительно, пять. Со мной.
— А куда едем?
— Да старая деревенька около Глушиц, Шаршки.
— Не слыхал.
— Там еще речушка есть, Шаршок.
— Маленькая, наверное.
— Да, почти пересохла. Эй, ребятишки, вы там поаккуратнее, — извинившись, руководитель сам запрыгнул в кузов наводить порядок. На слух, ничего не
Минут через пять руководитель вернулся и догадался представиться:
— Камилл Ахметов, докторант кафедры почвоведения.
— Очень, очень приятно. Виктор Симонов, извозчик грузовика, — так я переиначивал утесовского водителя кобылы. — Интересная работа предстоит?
— Обычная. Сбор и анализ образцов почв.
— На предмет?
— Химический состав и все такое, — докторант был нерасположен обсуждать со мной детали научного творческого труда. — Да, кстати, — он залез в карман джинсовой куртки, — мы с вами можем расплатиться бензином, — и вытащил талоны городской администрации. Признаться, я был немножко разочарован. Бескорыстное дело переставало быть бескорыстным. Ничего, в другой раз наверстаем.
— Можем ехать? — вежливо осведомился докторант.
— Секундочку, — я развернул карту. — Шаршки, Шаршки…
— Любопытная у вас карта, — заинтересовался Ахметов.
— Без нее нельзя, — карта была действительно замечательная, трофейная, из тех, что дед с войны принес. Немецкая, подробная, честная. Наклеенная на ткань, кажется, коленкор, она много лет пролежала в сундучке, пока я случайно на нее не наткнулся. Наши, сусанинские, способны человека свести с ума. Деревенские хорошо знают округу на пять верст, сносно на десять, а дальше — чушь и дичь. Накружишься, бензину нажжешь… — Вот они, Шаршки.
Я заглянул в кузов. Ребята сидели на откидных скамейках, груз лежал основательно.
— Жарко?
— Есть немножко, — ответил Петька. Остальные согласно закивали.
— На ходу прохладнее станет, — тент действительно раскалился. Зато случись дождь — сухими будут.
Я закрыл дверцу заднего борта, соскочил с лестничной ступеньки.
— Едем.
От докторанта пахло франко-польским одеколоном, но это пустяки, я опустил стекло и сразу стало лучше.
До Глушиц мы добрались даже быстрее, чем я ожидал.
— Проедем село и направо, — подсказал Ахметов. — Я там несколько раз бывал, дорогу знаю.
Вернее сказать, он знал направление. Дороги, как таковой, не было. Чуне моему все равно, у него оба моста ведущие, но скорость упала.
— На чем добирались? — поинтересовался я.
— Вездеход, УАЗ.
— Хорошая машинка, — похвалил я и замолчал. Пошли ухабы, и скорость стала еще меньше — я же не дрова вез, а стекло.
— Хорошая, — согласился Ахметов и тоже замолчал.
Пошли пустые, нераспаханные поля — при нынешних ценах и налогах число их растет год от года. Дешевле из Америки привезти хлебушек. Я поглядывал на карту, пытаясь сориентироваться. Все-таки времени прошло многонько. Не трудно и сбиться с пути.
— Правильно, — успокоил меня Ахметов. — Еще километров шесть.
Не скажу, что эти километры были самыми трудными в моей жизни, но почему не поехали университетские водители, я понял. Ничего, Чуне полезно иногда размяться.
— Теперь налево, — скомандовал Ахметов, — к колодцу.
Колодец на моей карте был, но на ней много еще чего было — деревня, например. А на деле оказалось — дюжина домишек, большей частью заколоченных, полуразвалившихся. Да не полу, больше.
— Можно немного дальше проехать, вон к тем деревьям? — попросил докторант.
— Как прикажите, — я загнал Чуню в тень берез, уже стареньких, почтенных, доживающих век.
Пока студенты разгружались, я немножко побродил по новому месту. И ноги размять, и спину. Чуня грузовик хороший, но силу любит. А она у меня своя, не казенная.
Местечко — на загляденье. Чистые травы, дикие цветочки, ни мусора, ни битого стекла, просто разбивай бивуак (в таких местах непременно разбивают бивуак, а не лагерь, иначе быстро появится это самое битое стекло) и живи, наслаждайся девственной натурой. Даже захотелось остаться на недельку, отдохнуть. Мне часто хочется отдохнуть последние годы. Но — не время. Вот встану на ноги окончательно, годам к шестидесяти, семидесяти, и сразу же отдохну. Может быть, и здесь. А что, место чудесное: заповедник в десяти верстах, реченька Шаршок, и общество — образованнейшие, милейшие люди.
Милейшие люди тем временем начали ставить палатку, большую, шатровую.
— Военная кафедра одолжила, — пояснил Петька. — В обмен на спирт.
— И хороший спирт?
— Обыкновенный, медицинский, — кузен старательно вбивал в землю колья. Молодец, в жизни пригодится.
Я заглянул в кузов, не забыли ли чего практиканты. Оказалось — не забыли.
— Значит, за вами через месяц приезжать, — для порядка сказал я докторанту. Тот пересчитывал ящики, сверяясь с бумажкой. Раньше надо было считать, раньше. Что теперь-то?
— Да, да. Через месяц. Десятого июля. Надеюсь… — он замолчал, покачал головой и повторил: — Десятого июля.
— В какое время?
— К полудню, если не возражаете.
— Договорились, — я сделал пометочку в своем блокноте. — Счастливо оставаться.
Докторант что-то пробормотал, Петька махнул рукой, прощаясь, остальные тоже поглядели мне вслед. Странно как-то поглядели, словно хотели вернуться со мной назад. Так мне показалось. Наверное, просто усталость сказывается, переутомление.