Шрифт:
Пронзительный звонок разбудил консьержку дома № 9 на авеню Ош. Она потянула за шнурок, ворча:
— Я-то думала, что все уже дома. Сейчас не меньше трех часов ночи!
Ее муж тут пробормотал:
— Это, может быть, к доктору.
И действительно, чей-то голос спросил:
— К доктору Харелю… На какой этаж?
— На третий, налево. Но доктор не принимает по ночам.
— Придется ему побеспокоиться.
Вошедший проник в вестибюль, поднялся на первый этаж, на второй, и, даже не задержавшись перед дверью доктора Хареля, продолжал подъем
«Прекрасно, — пробормотал он, — дело значительно упрощается. Но вначале надо обеспечить себе отступление. Поглядим… Достаточно ли у меня остается времени, чтобы и позвонить к доктору, и завершить с ним разговор? Погодим… Еще немного терпения…»
Минут через десять он спустился и постучал в стекло ложи, поругивая врача. Ему открыли входную Дверь, которую он за собой захлопнул. Но она не закрылась; человек успел быстро приложить к язычку замка железную пластинку, чтобы тот не вошел в гнездо.
И он бесшумно вернулся обратно, без ведома консьержки. На случай тревоги бегство было обеспечено.
Не торопясь, он снова поднялся на пятый этаж. В передней, при свете электрического фонарика, положил на стул пальто и шляпу, сел на другой стул и натянул на ботинки толстые фетровые носки.
— Уф, дело сделано… Причем — без особого труда… Иногда задумываешься — почему не каждый избирает такое простое ремесло взломщика? Немного ловкости, сообразительности — и ничего приятнее на свете не может быть. Ремесло, не требующее труда… Профессия для отца семейства… Слишком даже удобная… Это становится скучным…
Он развернул подробный план квартиры.
— Вначале надо сориентироваться. Вот это — прямоугольник прихожей, в которой я нахожусь. Со стороны улицы — гостиная, будуар и столовая. Ходить в ту сторону — время терять; у графини, судя по всему, никудышний вкус, ни одной ценной безделушки там не может быть… Следовательно, прямиком к цели… Ах! Вот она, трасса коридора, ведущего к комнатам. На расстоянии трех метров должна встретиться дверь встроенного платяного шкафа, который сообщается с комнатой хозяйки.
Он сложил свой план, погасил фонарь и двинулся по коридору, считая на ходу:
— Один метр… два метра… три метра… А вот и дверь… Все устраивается отлично… Простая задвижка, небольшая задвижка отделяет теперь меня от комнаты; более того, я знаю точно, что эта задвижка находится на высоте в метр сорок три от пола… Так что, путем легкого надреза, который сейчас и будет сделан, мы от нее избавимся…
Он извлек из кармана необходимые инструменты, но вдруг остановился.
— А если, по чистой случайности, задвижка не заперта?.. Надо все-таки попробовать… Дело стоит того… Он повернул ручку запора. Дверь открылась.
— Мой милый Люпэн, счастье тебе решительно улыбается. Чего тебе еще надо? Ты знаешь топографию местности, на которой предстоит действовать. Тебе известно место, где графиня прячет черную жемчужину… Следовательно, чтобы черная жемчужина перешла в твое владение, надобно самое
Арсен Люпэн потратил еще полчаса на то, чтобы открыть вторую, застекленную дверь в еще одну комнату. Но сделал это так осторожно, что даже если бы графиня не спала, никакие подозрительные шорохи не могли бы ее потревожить.
По указаниям того же плана, оставалось обойти по контуру стоявший там шезлонг. Дальше было кресло, затем — столик возле кровати. На столике находилась шкатулка с бумагой для писем, в ней — коробочка и запросто положенная в эту коробку черная жемчужина.
Он растянулся на ковре и ползком двинулся по контуру шезлонга, вперед. Но, дойдя до конца, остановился, чтобы унять биение сердца. Не чувствуя никакого страха, он не мог, однако, справиться с той безотчетной тревогой, которую испытываешь в чересчур полной тишине. Это его неизменно удивляло, ибо ему случалось без волнения переживать и более опасные минуты. Ничто ему теперь не грозило; почему же сердце билось, словно колокол набата в час беды? Неужто его волновала спящая женщина, чужая жизнь, столь близкая теперь к его собственной?
Прислушавшись, он уловил, как ему показалось, размеренное дыхание. Это успокоило его, словно дружеское присутствие.
Он нащупал кресло; затем, чуть заметными движениями, подполз к столику, прощупывая мрак протянутой рукой. Пальцы правой встретили ножку столика.
Наконец-то! Оставалось лишь подняться на ноги, взять жемчужину и уйти. К счастью — ибо сердце принялось снова скакать в груди, как охваченный ужасом зверек, да с таким шумом, что графиня не могла в конце концов не пробудиться.
Отчаянным усилием воли Люпэн заставил его угомониться; но, в ту самую минуту, когда он пытался подняться, левая рука наткнулась на ковре на предмет, в котором он опознал опрокинутый подсвечник; и тут же появился второй, будильник, один из тех небольших дорожных будильников, которые заключают в кожаные футляры.
Что это? Что тут произошло? Он был не в силах понять. Подсвечник… Будильник… Почему эти вещи не были на обычном месте? Что же происходило в этой пугающей тьме?
И вдруг у него вырвался крик. Он коснулся… Ох, этот странный, неподвижный предмет! Неназываемый! Нет, нет, страх замутил его разум. Двадцать секунд прошло, тридцать; он застыл в неподвижности, в ужасе, на висках у него выступил пот. А пальцы все еще хранили ощущение того прикосновения.
Сделав над собой отчаянное усилие, он опять протянул руку. Пальцы снова прикоснулись к тому предмету, странному, непроизносимому. Он его ощупал. Заставил руку, чтобы она все ощупала и отдала ему отчет. Это были волосы, лицо… Холодное, почти ледяное…
Как ни была бы ужасна действительность, человек, подобный Арсену Люпэну справляется с ней, как только ее осознает. Он мгновенно привел в действие выключатель своего фонаря. Перед ним, залитая кровью, лежала женщина. Страшные раны обезображивали ее шею и плечи. Люпэн наклонился и внимательно осмотрел ее. Она была мертва.