Чернее, чем тени
Шрифт:
Люди поддержали Нонине – действительно, что может быть важнее безопасности, – а недовольные оппозиционеры оказались в меньшинстве: никто не слушал их. Им оставалось лишь возмущаться и делиться подозрениями друг с другом.
Впрочем, и это долго не продлилось.
Мы не можем позволить себе такой широты мнений, как это обычно принято в демократических государствах, – сказала Нонине. Сейчас слишком опасное время для этого. Именно тогда впервые прозвучало выражение «внутренние враги», потом вошедшее в широкое употребление.
Внутренние враги – самые опасные, ибо их
Слушайте меня, только меня, и всё будет хорошо, – сказала Нонине, не совсем в таких выражениях, но поняли её верно. Зачем вам что-то ещё? За мной – последняя истина, я – последняя инстанция. Просто доверьтесь мне, и всё будет хорошо.
Теперь всем печатным издательствам критиковать действия властей было официально запрещено, не говоря уже о теле– и радиоканалах. Дальнейшая подборка вырезок превратилась в сухую хронику происшествий, иногда перемежающуюся сообщением о приезде какой-нибудь важной персоны или «народном» празднестве, фото с которых подозрительно отдавали постановкой. Встретилось, правда, ещё несколько статей с хвалебными речами в адрес Нонине, но на этом всё. Наверно, догадалась Лаванда, подобных статей было куда больше, но Феликсу претило хранить их у себя. Эти же он, скорее всего, оставил в качестве «знакового для эпохи».
Впрочем, всеобщее возмущение прокатилось в открытую ещё один раз. Произошло это, когда Нонине назвала регулярные выборы слишком сложными и не отвечающими сложившейся ситуации и объявила себя бессрочным верховным правителем – Её Величеством Софи Нонине.
Всколыхнулись не только официальные и не очень СМИ, но и отдельные известные люди; будто бы из ниоткуда возникали протестные течения и кружки, многие просто шумели в одиночку. Кто-то на просторах интернета остроумно поздравил Нонине с новым титулом «Крысиной королевы». Шутка оказалась удачной и тут же пошла в массы. Дошло до небывалого: по Ринордийску прокатилась череда митингов, что в последний раз случалось ещё в позапрошлом веке, незадолго до конца императорства. Разные источники называли разные цифры (Лаванде одинаково трудно было представить их все), но, если судить по фотографиям, людей в те дни на улицы вышло очень много.
Конечно, за этим последовала череда арестов и судов. Особенно досталось журналистам, но, впрочем, далеко не только им.
Видимо, специально под это дело была введена статья против подрыва авторитета действующей власти – совсем как в «чёрное время». Формулировка её была весьма расплывчата, как это часто бывало при Нонине и при её предшественнике Чексине. Но, по сути, она позволяла считать любой частный разговор, в котором проскользнуло упоминание Нонине в негативном ключе, уголовно наказуемым деянием.
Всё это случилось так быстро и так неожиданно, что многие не поверили и не приняли всерьёз. Казалось даже, что многие специально ходят по грани и провоцируют: последует возмездие сверху или обойдётся, когда речь идёт о такой чепухе. И зря – статья и впрямь
Либо Нонине действительно разозлилась, что пошла на такие меры…
Либо действительно испугалась.
Но чего? Ведь вся народная поддержка была её.
Вся страна была её.
Что произошло? Что щёлкнуло в голове у правительницы и когда это случилось? На эти вопросы Лаванда так и не могла ответить, сколько бы не разглядывала вырезки и листовки, сколько бы не читала интервью и статьи, сколько бы не всматривалась в застывшие лица на фотографиях. Не понимала.
А ведь, возможно, это и было важнее всего…
Имелась и ещё одна странность: на протяжении всех этих лет то и дело всплывали известия о непонятной гибели людей, так или иначе перешедших Нонине дорогу. Политические противники, иностранные партнёры, с которыми не вышло договориться, искатели компромата и разоблачители тёмных тайн… Причём погибали они как будто совершенно случайно: попадали в катастрофы, становились жертвами несчастного случая или просто кончали с собой. Едва ли здесь можно было говорить о вмешательстве Нонине. Единственное – все эти смерти случались очень вовремя для её планов, но на этом всё. Похоже, она сама была тут совершенно не при чём.
И, что самое странное, – бывшие соратники Софи. Против трёх человек было громкое дело по обвинению в госизмене. Но большая часть никогда и ни за что не преследовалась, их даже отмечали наградами… А потом то с одним, то с другим вдруг случалась какая-нибудь летальная неприятность. Иногда, впрочем, они просто исчезали с фотографий, а имена их вдруг переставали упоминаться в статьях. К восьмому году правления Нонине рядом с ней не осталось почти никого из тех, с кем она начинала.
14.
Лаванда досматривала мельком последние листы, когда из второй комнаты донеслась знакомая уже музыка из заставки «Главной линии».
Самые поздние новости были ей, в принципе, уже известны, а потому не вызывали интереса. Последние вырезки: затопление северного побережья в западной части страны, уровень воды в Юмоборске продолжает повышаться, на помощь высланы все вертолёты спасательной базы, проводится эвакуация, база для пострадавших разбита в центре соседней области (Иржице), – обо всём этом она и так знала куда больше, чем хотелось бы. И даже больше, чем было в архиве: здесь не упоминались ни недельное молчание, в то время как вода всё прибывала, ни возникшая путаница с документами и продовольственными карточками, ни многое другое.
Лаванда закрыла последнюю папку и, оставив ту лежать у тайника вместе с другими, перебралась к Феликсу.
Тот уже смотрел «линию», сидя при этом на самом краешке дивана, будто готов был в любую секунду сорваться и бежать куда-то. Лаванда тихо опустилась в соседнее кресло.
– Я прочитала.
Феликс сейчас же повернулся к ней:
– Да? И что ты думаешь?
– Думаю, это очень хороший архив… – сразу проговорила Лаванда, подбирая между тем слова для других, менее очевидных мыслей по этому поводу.