Чернильная смерть
Шрифт:
Громкие слова, тихие слова
Когда ты уходишь, пространство за тобой смыкается, как вода.
Не оборачивайся: вокруг себя ты один.
Пространство — это всего лишь время, которое показывается нам по-другому.
Не в нашей власти покинуть места, которые мы любим.
— Мо, прошу тебя! Спроси его!
Мегги сперва подумала, что голос матери слышится ей во сне, в одном из страшных снов, которые присылало ей порой прошлое. В этих звуках было такое отчаяние.
— Мы ведь всегда так делали! Когда книга нам надоедала, мы просто закрывали ее и ставили на полку! Мо, ты что, забыл, сколько на свете книг? Давай поищем другую, которая нам понравится, но слова пусть остаются словами, а не превращают нас в плоть от своей плоти!
Мегги посмотрела на разбойников, лежавших под деревьями всего в нескольких метрах от них. Многие спали под открытым небом, хотя ночи были уже холодные. Но, похоже, отчаянный голос ее матери пока никого не разбудил.
— Помнится, когда-то я хотел закрыть эту книгу и поставить на полку. — Слова Мо звучали холоднее ночного воздуха, пробиравшегося в палатку к Мегги сквозь приподнятую ткань. — Но вы с Мегги и слушать не хотели.
— Но я же не знала, во что эта история тебя превратит! — Слышно было, что Реза с трудом удерживает слезы.
«Усни, — сказала себе Мегги, — оставь их наедине, не твое это дело». И все же продолжала прислушиваться, дрожа от ночной прохлады.
— О чем ты? Во что она меня превратила?
Мо говорил тихо, уважая ночной покой, но Реза, похоже, забыла, где находится.
— Во что она тебя превратила? — Ее голос постепенно переходил в крик. — Ты носишь меч у пояса! Ты почти не спишь, по ночам ты уезжаешь. Ты думаешь, я не отличаю крик настоящего перепела от ваших позывных? Я знаю, сколько раз Баптиста или Силач приходили за тобой, еще когда мы жили на хуторе… А хуже всего то, что я знаю, с какой радостью ты идешь с ними. Ты полюбил опасность! Ты поехал в Омбру, хотя Принц предупреждал тебя, что этого делать нельзя. Тебя там чуть не схватили, а теперь ты притворяешься, что это была лишь игра!
— А что же это было? — Мо по-прежнему говорил так тихо, что Мегги с трудом разбирала слова. — Ты разве забыла, из чего состоит этот мир?
— Мне все равно, из чего он состоит! Ты можешь здесь погибнуть, Мо. Ты это знаешь не хуже меня. Или ты забыл Белых Женщин? Нет, ты во сне иногда говоришь с ними. Порой мне кажется, что ты тоскуешь по ним…
Мо промолчал, но Мегги знала, что Реза права. Мо лишь однажды говорил с дочерью о Белых Женщинах. «Они сотканы из чистого томления, Мегги, — сказал он. — Они до краев наполняют им твое сердце, пока у тебя не останется лишь одно желание — идти за ними, куда бы они тебя ни повели».
— Мо, умоляю тебя! — Голос Резы дрожал. — Попроси Фенолио вернуть нас обратно! Для тебя он за это возьмется. Это его долг перед тобой!
Один из разбойников закашлялся во сне, другой подвинулся ближе к костру — и Мо поднес палец к губам. А когда он заговорил снова, похоже
— Фенолио больше не пишет, Реза. Я не уверен, что он все еще на это способен.
— Тогда попроси Орфея! Ты же слышал, что рассказывал Фарид! Он создает разноцветных фей, единорогов…
— И что из этого? Орфей способен добавлять к истории Фенолио мелкие детали. Но, чтобы вернуть нас к Элинор, ему понадобятся собственные идеи. Сомневаюсь, что это ему по плечу. Но предположим даже, что он на это способен. Судя по рассказам Фарида, у Орфея одно стремление — стать самым богатым человеком в Омбре. У тебя что, есть деньги, чтобы оплатить его услуги?
Теперь молчала Реза — так долго, словно она опять немая, как в ту пору, когда ее голос остался в другом мире.
Молчание нарушил Мо.
— Реза! — сказал он. — Если мы сейчас вернемся, я буду в доме Элинор и день и ночь думать только об одном: что будет здесь дальше. И ни одна книга на свете не сможет рассказать мне об этом!
— Ты не просто хочешь знать, что будет дальше, — Реза, оказывается, тоже могла говорить холодно, — ты хочешь влиять на ход событий. Участвовать в игре. Но кто тебе сказал, что ты сумеешь выбраться из этой истории, если погрузишься в нее еще глубже?
— Еще глубже? Куда уж глубже, Реза! Здесь я глядел в глаза смерти — и обрел новую жизнь!
— Если ты не хочешь сделать этого ради меня, — Мегги чувствовала, как трудно даются ее матери эти слова, — подумай о Мегги и о нашем новом ребенке. Я хочу чтобы у него был отец! Чтобы отец был жив, когда ребенок родится, и чтобы это был тот самый человек, который вырастил его сестру!
Ответ снова заставил себя ждать. Прокричал сыч. Вороны Гекко сонно закаркали с дерева. Мир Фенолио казался сейчас таким мирным. И Мо погладил кору огромного дуба нежно, как корешок книги.
— А ты уверена, что Мегги не захочет остаться? Она уже почти взрослая. И она влюблена. Ты думаешь, она захочет уйти, если Фарид останется? А он останется, можешь не сомневаться.
Влюблена. Кровь бросилась Мегги в лицо. Ей было неприятно слышать из уст Мо то, чего она сама никогда не называла словами. Влюблена — это звучало как диагноз, как название неизлечимой болезни. Да так оно порой и ощущалось. Да, Фарид останется здесь. Она и сама не раз говорила себе, когда на нее накатывало желание вернуться: Фарид останется здесь, даже если Сажерук не вернется из царства мертвых. Он так и будет его искать и тосковать по нему, гораздо сильнее, чем по тебе, Мегги. Но как она будет жить, зная, что никогда больше его не увидит? Ее сердце останется здесь, и дальше она будет перебиваться с дырой в груди? Она всю жизнь проживет одна — как Элинор — и о любви будет только читать в книжках?
— Это пройдет! — донесся до нее голос Резы. — Она влюбится в кого-нибудь другого.
Что она такое говорит? «Моя мать меня совсем не знает! — подумала Мегги. Она никогда меня не понимала. Да и откуда ей? Ее же не было все время…»
— А второй наш ребенок? — продолжала Реза. — Ты что, хочешь, чтобы он родился в этом мире?
Мо посмотрел вокруг, и Мегги вновь почувствовала то, что давно уже поняла: ее отец успел полюбить этот мир так же горячо, как прежде любили его Мегги с Резой. Может быть, даже сильнее.