Черно-бурая лиса

Алешковский Юз

— А как же твоя мама? Что будет, если ты убежишь?

— Её на днях выпишут… Буду деньги ей присылать. Всё равно человеком стану. Проклятая лиса! Кто стащил? Кому она нужна летом? Почему на меня все шишки валятся?..

— Давай спать. Утро вечера мудренее, — предложил я, не переставая обдумывать свою мысль. — Я чутко сплю. Как собака. А тебе на работу.

— Не пойду. Расчёт возьму. И вообще на глаза никому не покажусь. Не могу, когда на меня думают. Всё, — упрямо сказал Пашка, лёг на бок и зевнул.

— Тебе снятся исторические сны? —

спросил я.

Пашка не ответил. Я тоже зевнул и поиграл в гляделки со звёздами. Они низко мерцали над нашим садом, и я, сладко цепенея, подумал: «Как в состоянии невесомости…» — и полетел, полетел, полетел…

Тогда-то и приснился мне самый прекрасный сон в жизни.

24

Я сижу за партой на одной из планет нашей Галактики. Рядом со мной фиолетовый, словно вымазанный чернилами, марсианин Галео. За нами ещё девяносто девять парт с участниками крупнейших соревнований нашего времени. Все мы уже целый месяц пишем финальный диктант на звание чемпиона Галактики по грамматике.

Над нами в невесомости парят межпланетные судьи. Они следят, чтобы финалисты не списывали друг у друга. За меня на трибуне болеет представитель Земли профессор Бархударов. Я победил его на предварительных диктантах.

Диктует нам робот. Диктует так быстро, что некогда вспоминать правила. Изредка я глотаю таблетки «Котлетки с макаронами» и «Газировка без сиропа». Очень хочется есть и пить. Я чувствую, силы мои иссякают, и чуть-чуть не допускаю ошибку в слове «стеклянный», но беру себя в руки и пишу два «н».

Вокруг Галео плавают капельки невесомых чернил. Он всё время делает кляксы и толкает меня в бок. Ему делают замечание. Галео не знает, как пишется «цыц». Через «и» или через «ы». Я тоже не знаю. Пишу это трудное слово наугад: «цыц». Профессор Бархударов с трибуны кричит: «Ура!» Значит, я написал правильно.

Робот диктует всё быстрей и быстрей. Из-за парт выводят двух сатурнян и юпитерянина за списывание. Болельщики свистят и кричат: «На мыло! Судью на мыло!» Я еле-еле успеваю поставить дефис в «как-нибудь». Вдруг надо мной в ракете пролетает мама и успевает незаметно подсказать:

«Сколько раз я тебе говорила: не залезай на поля! Пещерный житель!»

И наконец звучит гонг. Главный судья, наш директор Лев Иванович, отбирает у нас диктанты и закладывает их в электронную машину. Машина за секунду успевает подсчитать ошибки, загорается табло, и на нём на первом месте фамилия Царапкин! Неужели это я? И тут ко мне подбегает профессор Бархударов и плачет от радости и просит прощенья за то, что во время тренировок доставил мне своим учебником много неприятностей.

«Что вы! Наоборот!» — говорю я, и мне подают телеграмму от отца. В ней написано:

ПОЗДРАВЛЯЮ

ПОБЕДОЙ ЧЕРНОБУРКА НАЙДЕНА КЛУБНИКА РАССЛЕДОВАНИИ ЦЕЛУЮ ПАПА.

А робот торжественно объявляет:

«Слава первому чемпиону Галактики по грамматике школьнику с планеты Земля Царапкину! Из миллиона возможных ошибок он сделал только одну: написал «близ лежащий». «Близ» отдельно. Слава великому грамотею, его тренеру Бархударову и всем, кто диктовал ему в жизни диктанты! Слава!»

Я не слышу, чем меня награждают, и парю, парю в невесомости, счастливый и весёлый. Мне хочется крикнуть: «Я не пещерный житель! Мама! Ты слышишь?» — но я никак не могу раскрыть рта и со страха просыпаюсь…

25

Я проснулся и не хотел открывать глаз: жалко было проститься навсегда с таким прекрасным сном. Я ещё раз просмотрел его в уме, подумал: «Хоть бы на второй год не остаться…» — и вылез из шалаша.

Над грядками клубники порхали воробьи. Хромая из-за затёкшей ноги, я бросился их разгонять. Наверно, им, как и мне, хотелось пить: ведь на листьях клубники лежала роса. Я встал на колени и, закрыв глаза, слизывал росу языком, а клубничины прямо под носом пахли ананасом, и казалось, я пью ананасный сок…

Только я поднялся с земли, как на меня набросилась Маринка:

— Ах так? Ах ты!.. Все вы такие!..

— Не бушуй… не бушуй! Я воробьёв разогнал и росу пил, — сказал я. — А сам ни ягодки не съел… Знаешь, как хотелось? Танталовы муки это называется.

— Так я тебе и поверила!

— Не люблю, когда мне не верят. — Я посмотрел в шалаш: Пашка всё ещё спал.

— Кто там? — строго повела бровями Маринка.

— Пашка. На него дома все шишки валятся. Вот и спит в шалаше.

— Забыла… Я ему говорила, что ты здесь… А он ел?

— Чего ты всё «ел… ел… ел»! — разозлился я. — Противно даже. Всё для выставки, что ли, в конце концов?

— Дурак ты! Думаешь, мне не хочется?.. Конечно, для выставки… Только немного. Мы же с девчонками сюрприз вам на зиму придумали. Наварим варенья — и на переменке с чаем. И помалкивай!

Я облизнулся.

— Ладно. Буди его, и уходите. Я прополкой займусь. Сейчас Наташа и Ветка придут.

Мы подошли к шалашу. Пашка вздрогнул и вскочил, потирая затылок.

— Здравствуйте, — сказала Маринка.

— Привет. Ну и сон! — ужаснулся Пашка. — Я иду по степи… Кругом снег, а на меня кедровые шишки валятся и засыпают с ног до головы. Как в жизни. Пойду расчёт брать!

— Брось!.. — сказал я, вспомнив свою вчерашнюю мысль. — Иди на работу… Не ты же её… это самое…

— Докажи теперь! — уныло сказал Пашка. — Плевал я. Пока!

— Вы не имеете права не верить самому себе… — заметила Маринка.

— Это же мы… её свистнули! — весело объявил я.

Пашка в первый момент после моих слов растерянно улыбнулся от радости, что это не он «свистнул» и, значит, всё будет в порядке. Маринка брезгливо отступила в сторону.