Чернобыль, Припять, далее нигде…
Шрифт:
Естественно, всем этим людям надо было где-то жить, где-то питаться, где-то проходить постоянную санобработку. Для этих целей начали экстренное возведение вахтового поселка неподалеку от деревни с говорящим названием Страхолесье у границы 30-километровой Зоны отчуждения (в дальнейшем — Зоны). Дабы не пугать народ, новый жилгородок именовали Зеленым Мысом. Количество ликвидаторов увеличивалось в геометрической прогрессии. Уже в мае 1986-го только по линии Минсредмаша на ликвидацию аварии было отправлено до 50 000 человек! В первое время людей размещали в помещениях Чернобыля, пионерлагерях и палаточных городках неподалеку. Под столовую приспособили здание чернобыльского автовокзала, который остряки переименовали в «кормоцех». Потом в ход пошли брошенные дома и квартиры. Людей все прибавлялось, а до зимних холодов было уже недалеко. К чести строителей, осенью Зеленый Мыс и модульный микрорайон в Иванкове были построены и оснащены всем необходимым для работы и отдыха, вплоть до киноконцертного зала.
Каждый месяц 1-го и 15-го числа на Комсомольскую площадь Киева съезжались специалисты-ликвидаторы со всей страны,
И, начав речь, один из старцев спросил меня: «Сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли?». Аз сказал ему: «Ты знаешь, господин». И он сказал мне: «Это те, кто пришли от великой скорби».
Новоприбывшим выдавали спецодежду — белые «хэбэ», брюки, рубашки, шапочки. От этого весь поселок стал походить на больничный городок. Начальство, а также «блатные» (снабженцы, бухгалтерия, завсклады-товароведы) щеголяли в новых «афганках». Провезенную мимо КПП водку прятали в ближайших кустах, откуда ее с большим удовольствием конфисковывали патрули.
Раннее утро, подъем, завтрак в столовой. Богатство выбора блюд поражало простого советского человека, привыкшего к серым макаронам. Красная икра, балык, колбаса и сыры нескольких сортов, прочие деликатесы и диковинный по тем временам шведский стол. Ликвидаторов рассаживали по автобусам-«броневикам» и вывозили на пересадочный пункт у села Лелев. Окна зашивали листами свинца, на полу тоже лежал свинец, кабина водителя отделена от салона. В Лелеве «условно-чистый» транспорт менялся на «грязный», обслуживающий 10-километровую зону. Работали по 12 часов без выходных, поэтому иные из зимних жителей Зеленого Мыса не видели свое жилище при дневном свете. «Вечера на хуторе близ реактора» проходили в посиделках за припрятанным спиртным и обильной столовской закуской. Разговоры о жизни, об аварии, о бардаке, творящемся вокруг. Несмотря на всеслышащие уши «органов», этим людям дозволялось многое — лишь бы работали.
Всего через чернобыльское горнило за 5 лет прошло, по разным оценкам, до 600 000 человек и еще около миллиона выполняли работы в 30-километровой зоне. По данным Чернобыльского союза ликвидаторов, умерло от последствий радиации до 60 000 человек, то есть каждый десятый, и не менее 165 000 получили разные степени инвалидности. После распада СССР новые государства поспешили откреститься от «чужих» ликвидаторов и положенных им по закону льгот. Новые власти, увлекшись дележом внезапно свалившихся на голову богатств, предпочли забыть о простых незаметных героях и обещанных им золотых горах. Те уходят молча, не испрашивая наград и привилегий. Сильные мира сего скоро канут в историческое небытие, проклинаемые обманутыми и ограбленными. А люди в белых одеждах уже получили свой билет в вечность и благодарность спасенных потомков.
Впрочем, у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих, и будут ходить со Мною в белых одеждах, ибо они достойны.
Очищение
Еще только воздвигались стены «Объекта Укрытие», а перед ликвидаторами уже встали новые задачи по завершению дезактивации и пуску оставшихся энергоблоков. Государство уже потратило миллиарды рублей на аварийные работы и требовало компенсировать их дешевой энергией. К тому же из-за остановки ЧАЭС на Украине образовалась огромная «электрическая дыра» в миллионы киловатт. Героическими усилиями до октября 1986 г. очистили от высокого фона 1-й и 2-й блоки, как наименее пострадавшие. Их запустили в работу соответственно в октябре и ноябре. С 3-м все было не столь гладко. Близость смердящего соседа, разбросанные куски твэлов и топлива на крышах многократно затруднили очистку. К тому же теперь некуда было сбрасывать самый опасный груз — саркофаг уже захлопнул свою крышку.
Самой сложной задачей оказалась дезактивация кровель. Раскаленный графит вплавился в рубероид и стал его неотъемлемой частью. За дело взялись спецы УС-605 под руководством Геннадия Лыкова и Ильи Дударова. Крупный мусор собирали особыми сачками с 5-метровой ручкой и грузили на машины, после чего отправляли в могильники. Предельные и запредельные нормы облучения набирали быстро: эти скромные кусочки «светили» до 700 Р/час. Вырубать покрытие было практически невозможно; участки с высоким уровнем облучения заливали раствором, закидывали мешками с песком и свинцом, закрывали металлом. Каждая из кровель имела свое имя. Наиболее «грязными» считались те, что примыкают к высокой вентиляционной трубе, ставшей символом аварии. Самая высокая — «Злая мама Мария» — была и самой опасной, с фоном под сотни рентген. Чтобы не поднимать в воздух радиоактивную пыль, перед работами крыши поливали мастикой из специальных батискафов, подвешенных на кран «Демаг». Обычно такие аппараты опускают в толщу океанов — здесь же они парили в воздухе, ясно напоминая о перевернутом мире, в котором мы все оказались. Кровли чистили целый год, до ноября 1987 года, а через месяц пустили 3-й блок в работу.
Летом пришла очередь очищать и «конопатить» крышу саркофага, сквозь щели которой фонтанировали «горячие частицы». Первыми вызвались добровольцы-«партизаны» под руководством прораба Сергея Волкова. Десятиминутная вылазка стоила каждому до 0,8 бэр. Люди не обращали на это никакого внимания. «И хожу свободно я по саркофагу. Если нужно будет, и костями лягу», — самая популярная ликвидаторская прибаутка того времени.
В августе 1987 года настала очередь дезактивации машзала 4-го
Теперь взоры ликвидаторов из УС-605 направились в сторону внутренних помещений 4-го блока. Правительственная комиссия постановила очистить и подготовить подходы к центральному залу и самой шахте реактора. Туда предполагалось ввести датчики, измерительную аппаратуру и телекамеры. Ученым необходимо было понять, какие процессы идут в самом пекле и насколько надежны конструкции блока — во многом именно на них опирался сам саркофаг. Первыми во взорванные помещения шагнули руководители операции — заместители главного инженера УС-605 Виктор Тертышник и Юрий Болотов, зам. начальника управления Анатолий Калачев.
И когда Он снял четвертую печать, Аз слышал голос четвертого животного, говорящий: «Иди и смотри». И я взглянул: и вот конь бледный, и на нем всадник, которому имя — Смерть, и Ад следовал за ним.
Двигал ими не только служебный долг. Как и каждый настоящий сталкер, эти люди испытывали неодолимое любопытство и подъем сил, оказываясь лицом к лицу с опасным зверем, источающим смертельную угрозу. Таких любопытствующих было очень много. В помещениях 3-го блока и у саркофага постоянно болтались люди без большой на то необходимости. В конце концов ввели пропускную систему, дабы оградить зевак от лишних рентген. Но к шахте реактора еще никто не подходил. Вот как описывает этот бросок Анатолий Калачев: «И вот в конце сентября Тертышник и Болотов с группой из четырех человек проникли в реактор по разработанному ими же маршруту. Видимость была хорошая: свет падал сквозь щели укрытия, да и карманный фонарик действовал безотказно. Внутри оказалось много пыли, под ногами хрустело битое стекло. Примерно посредине фасада они повернули в сторону реактора, затем еще раз свернули вправо и двинулись уже в сторону деаэраторной. По пути им встречались комнаты, где по полу и по столам были разбросаны какие-то документы, стояла пишущая машинка со вставленным в каретку листом бумаги, на котором явственно просматривался начатый и прерванный на полуслове текст. В одном из помещений они увидели у себя над головой какой-то большого размера механизм, зависший над разорванными краями бетонного перекрытия. Им оказался мостовой кран, который эксплуатировался в главном зале. Сквозь разбитые перекрытия из щелей саркофага внутрь проникал свет. Увидев наполовину заваленный дверной проем, Тертышник преодолел завалы, перегнулся — и… Вниз, в бездонную непроглядную глубину уходила шахта. Наконец-то мечта Виктора Алексеевича сбылась — он лоб в лоб сошелся с этим, как он сам его окрестил, «слоном» — огнедышащим реактором».
Это «романтическое свидание» обошлось Тертышнику аж в 10 бэр, а людям из его группы — по 4. Наградой стало понимание концепции будущих работ и отправка на лечение.
Дезактивация «внутренностей» 4-го блока началась в ноябре 1987 года. Мыли помещения водой, закрывали «фонящие» участки свинцом и пластикатом. Тогда уже пошла первая волна сокращений, и людей стало остро не хватать. То и дело дозиметристы «откапывали» углы с фоном за сотню рентген в час. Самым проблемным стало так называемое «помещение 2005» в непосредственной близи от реактора, откуда собирались вести наблюдения. Туда пошел уже сам Калачев: «Мы надели подшлемники, натянули на лица по 2 респиратора, на руки — резиновые перчатки, уплотнили одежду и пошли. Вот и отметка +27.00 деаэраторной. В настороженной тишине сумрачно, кругом грязь, пыль, битые стекла. С фонарями в руках протиснулись через узкий лаз, оставшийся от дверного проема после заливки бетона, и оказались на лестничной клетке, также заполненной тем же бетоном. Поднимаясь все выше и выше, мы заходили в примыкающие помещения, выбирая подходящее место для мониторной. То здесь, то там лучи фонарей выхватывали из мрака застывшие эпизоды из какого-то фантастического фильма. Стул посреди прохода с залитыми бетоном ножками, поваленная мебель, разбросанные кипы документов. По стенам расклеены красочные вырезки из «Огонька». Луч моего фонарика застыл на большом портрете смеющейся Анне Вески. Красивое лицо певицы, которая многим из нас так нравилась, резко контрастирующее с этой обстановкой запустения, вызвало всплеск эмоций. Я невольно улыбнулся ей в ответ».