Чернобыльская тетрадь (фрагменты)
Шрифт:
Приведу характеристики, данные Дятлову его подчиненными, проработавшими с ним бок о бок много лет.
Давлетбаев Разим Ильгамович, заместитель начальника турбинного цеха четвертого блока: "Дятлов-человек непростой, тяжелый характер, персонал по мелочам не дергал, копил замечания (злопамятен) и потом отчитывал сразу за несколько проступков или ошибок. Упрямый, нудный, не держит слова..."
Смагин Виктор Григорьевич, начальник смены четвертого блока: "Дятлов человек тяжелый, замедленный. Подчиненным обычно говорил: "Я сразу не наказываю. Я обдумываю проступок подчиненного не менее суток и, когда уже не остается в душе осадка, принимаю решение..." Костяк физиков-управленцев
Так вот, способен ли был Дятлов к мгновенной, единственно правильной оценке ситуации в момент ее перехода в аварию? Думаю, нет. Более того, в нем, видимо, не были в достаточной степени развиты необходимая осторожность и чувство опасности, столь нужные руководителю атомных операторов. Зато неуважения к операторам и технологическому регламенту хоть отбавляй...
Именно эти качества развернулись в Дятлове в полную силу, когда при отключении системы локального автоматического регулирования старший инженер управления реактором Леонид Топтунов не сумел удержать реактор на мощности 1500 МВт и провалил ее до 30 МВт тепловых.
При такой малой мощности начинается интенсивное отравление реактора продуктами распада (ксенон, йод). Восстановить параметры становится очень трудно или даже невозможно. Стало ясно: эксперимент с выбегом ротора срывается. Это сразу поняли все атомные операторы, в том числе Леонид Топтунов и начальник смены блока Александр Акимов. Понял это и заместитель главного инженера по эксплуатации Анатолий Дятлов. Ситуация создалась довольно-таки драматическая. Обычно замедленный Дятлов забегал вокруг панелей пульта операторов. Сиплый тихий голос его обрел гневное металлическое звучание; "Японские караси! Не умеете! Бездарно провалились! Срываете эксперимент!"
Его можно было понять. Реактор отравляется, надо или немедленно поднимать мощность, или ждать сутки, пока он разотравится... Вот и надо было ждать. Ах, Дятлов, Дятлов... Не учел ты, как быстро идет отравление. Остановись, безумный... Может, и минет человечество чернобыльская катастрофа...
Но он не желал останавливаться. Метал громы, носился по помещению блочного щита управления и терял драгоценные минуты.
Старший инженер управления реактором Леонид Топтунов и начальник смены блока Акимов задумались, и было над чем. Падение мощности до столь низких значении произошло с уровня 1500 МВт, то есть с пятидесятипроцентной величины. Оперативный запас реактивности при этом составлял двадцать восемь стержней (то есть двадцать восемь стержней были погружены в активную зону). Восстановление параметров еще было возможно... Время шло, реактор отравлялся. Топтунову было ясно, что подняться до прежнего уровня мощности ему вряд ли удастся, а если и удастся, то с резким уменьшением числа погруженных в зову стержней, что требовало немедленной остановки реактора. Стало быть... Топтунов принял единственно правильное решение. "Я подниматься не буду!" - твердо сказал Топтунов. Акимов поддержал его. Оба изложили свои опасения Дятлову. "Что ты брешешь, японский карась!
– накинулся Дятлов на Топтунова.- После падения с восьмидесяти процентов по регламенту разрешается подъем через сутки, а ты упал с пятидесяти процентов! Регламент не запрещает. А не будете подниматься, Трегуб поднимется..."
Трегуб - начальник смены блока, сдавший смену Акимову и оставшийся посмотреть, как идут испытания, был рядом. Неизвестно, правда, согласился ли бы он поднимать мощность. Но Дятлов рассчитал правильно: Леонид Топтунов испугался окрика, изменил профессиональному чутью. Молод, конечно, всего двадцать шесть лет от роду, неопытен. Эх, Топтунов, Топтунов...
Но он уже прикидывал: "Оперативный запас реактивности двадцать восемь стержней... Чтобы компенсировать отравление, придется подвыдернуть еще пять семь стержней из группы запаса... Может, проскочу... Ослушаюсь-уволят..." (Топтунов рассказал об этом в припятской медсанчасти незадолго до отправки в Москву.)
Леонид Топтунов начал подъем мощности, тем самым подписав смертный приговор себе и многим своим товарищам. Под этим символическим приговором четко видны также подписи Дятлова и Фомина. Разборчиво видна подпись Брюханова и многих других более высокопоставленных товарищей...
И все же справедливости ради надо сказать, что смертный приговор был предопределен в некоторой степени и самой конструкцией РБМК. Нужно было только обеспечить стечение обстоятельств, при которых возможен взрыв. И это было сделано...
Но мы забегаем вперед. Было, было еще время одуматься. Но Топтунов продолжал поднимать мощность реактора. Только к 1 часу 00 минутам 26 апреля 1986 года ее удалось стабилизировать на уровне 200 МВт тепловых. Отравление реактора продуктами распада продолжалось, дальше поднимать мощность было нельзя из-за малого оперативного запаса реактивности - он к тому моменту был гораздо ниже регламентного. (По отчету СССР в МАГАТЭ, запас реактивности составлял шесть - восемь стержней, по заявлению умирающего Топтунова, который смотрел распечатку машины "Скала" за семь минут до взрыва,- восемнадцать стержней. Тут нет противоречия. Отчет составлялся по материалам, доставленным с аварийного блока, и что-то могло быть утеряно.)
Для реактора типа РБМК, как я уже говорил, запас реактивности - тридцать стержней. Реактор стал малоуправляемым из-за того, что Топтунов, выходя из "йодной ямы", извлек несколько стержней из группы неприкосновенного запаса. То есть способность реактора к разгону превышала теперь способность имеющихся защит заглушить аппарат. И все же испытания решено было продолжить. Слишком прочна была внутренняя установка на успех. Надежда, что не подведет и на этот раз выручит реактор. Основным мотивом в поведении персонала было стремление быстрее закончить испытания:
"Еще поднажмем, и дело сделано. Веселей, парни!.."
До взрыва оставалось двадцать четыре минуты...
Подытожим грубейшие нарушения, как заложенные в программу, так и допущенные в процессе подготовки и проведения эксперимента:
стремясь выйти из "йодной ямы", значительно снизили оперативный запас реактивности, сделав аварийную защиту реактора неэффективной;
ошибочно отключили систему ЛАР (локальное автоматическое регулирование), что привело к недопустимому провалу мощности;
подключили к реактору все восемь главных циркнасосов (ГЦН) с аварийным превышением расходов, что сделало температуру теплоносителя близкой к температуре насыщения;
намереваясь при необходимости повторить эксперимент с обесточиванием, заблокировали защиту реактора по многим параметрам (по сигналу остановки при отключении двух турбин, по уровню воды и давлению пара в барабанах-сепараторах, по тепловым параметрам);
отключили также систему защиты от максимальной проектной аварии (стремясь избежать ложного срабатывания САОР во время проведения испытаний);