Черное белое
Шрифт:
— Ему дали путевку, — устало сказала она. — Профсоюзную. В санаторий. За ударный труд. Был сентябрь, у меня начались занятия в школе. А мама… Соне было не сколько месяцев от роду. И он поехал один И встретился там с другой женщиной. Был стремительный курортный роман, а потом Потом выяснилось, что она беременна. О, боже мой! Она ему написала! Предложила переехать в Москву…
— И ваш предприимчивый отец, красавец-мужчина, предпочел москвичку, обеспеченную жилплощадью, преподавательнице музыки из провинциального
— Мама была больна, — прошептала Валерия. — Ее нервные срывы могли вымотать кого угодно. Я его не осуждаю.
— Настолько, что когда он вздумал тонуть, не стали ему мешать?
— Это всего-навсего ваши предположения!
— А мне сдается, Валерия Алексеевна что отца вы так и не простили. Иначе, зачем было так зверски убивать сводную сестру? По странному совпадению новой жене господина Летичевского тоже нравилось имя Софья, а муж не стал возражать. Они расписались за три месяца до рождения дочери, так? И вскоре на свет появилась еще одна Софья Алексеевна Летичевская, Соня-младшая. Тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения. Шестого июня, как стоит у нее в паспорте. Вернее, в справочке, которую мы нашли. А след на портрете? Вы ткнули в него портновскими ножницами, Валерия Алексеевна? Зачем? Так ненавидели разлучницу?
— Все равно она выгнала отца, когда подвернулся богатый.
— Так этим вы за мать отомстили?
— Я… Ничего не скажу. Разве вы не видите, что мне нехорошо?
— И все-таки? Я вынужден доставить вас к следователю. Пройдемте, Валерия Алексеевна. На всякий случай со мной приехали двое моих коллег. Я не стал вас пугать и не пригласил их сюда, в палату. Они дожидаются в машине.
— Как… как вы узнали? Что это я?
— Вас опознала соседка. По фотографии. Вы появились в тот день, когда исчез Павел Мошкин. Но к этому вопросу мы еще вернемся.
Соня прислушивалась ко всему с огромным напряжением. Качала головой, словно не верила. Потом сказала с отчаянием:
— Боже мой! Лера! Какая жалость! Я хочу чтобы ты знала: я зла на тебя не держу…
Валерия поднялась со стула:
— Хорошо. Я поеду. Только бы не видеть эту… Даже не знаю, как ее назвать…
— А куда вы денетесь? — хмыкнул оперуполномоченный. И не удержался: — Я ведь относился к вам с симпатией! А вы меня за нос водили! Как нехорошо!
И тут она поймала Сашин взгляд.
— Ну что? Что ты так смотришь? Психотерапевт! Ха-ха! Да! Я больна! И читала все эти умные книги, чтобы понять… Понять природу своей болезни. Как с ней бороться. А ты просто глупец. И к тому же слепец.
Когда она выходила из палаты, Соня всхлипнула:
— Лера… Сестра… Я все равно тебя люблю…
И тут неожиданно для всех Валерия Алексеевна Летичевская громко расхохоталась:
— Подумать только! Ха-ха! Какую она разыграла комедию! Любящая младшая сестренка! Ха-ха!
— Я все равно тебя не брошу, — пообещала Соня.
— Ха-ха! — продолжала смеяться Валерия.
— Я убедительно прошу провести судебно-психиатрическую экспертизу, — сказал Марк Аронович. — Эту женщину надо содержать в психиатрической лечебнице. Она не отвечает за свои поступки.
— Разберемся, — мрачно проговорил оперуполномоченный. — Я пока не заметил, что она недееспособна. Как следствие за нос водить… — Он оборвал себя на полуслове.
— Пройдемте, Валерия Алексеевна.
— Еще минутку, — остановила его Соня. — Мне страшно неловко. Но раз со мной все в порядке, я скоро смогу выписаться из больницы. Не настаиваю, конечно, но… Насчет наркотиков слово даю: больше ни-ни! Ведь мне надо теперь заботиться о старшей сестре. Возникает вопрос, где я буду жить? Если бы можно было дать мне ключи от квартиры, которую Валерия снимает.
— Я дам, — кивнул Саша. — Они мне больше не нужны.
Валерия посмотрела на него с откровенным презрением:
— Олег был прав. Во всем. У тебя просто не хватило бы смелости.
Когда она в сопровождении Валентина вышла из палаты, следователь Жуков поспешно сказал:
— Понятия не имею, что эта женщина имела в виду. У нее с головой не в порядке. Больное воображение.
— Александр Сергеевич, на два слова. Выйдемте в коридор, — отозвал молодого коллегу Марк Аронович. Едва они остались наедине, возмущенно покачал головой: — Как же так, Саша? Как же так? Не смог отличить больного человека от здорового! Я тебя не узнаю! Подавал такие надежды, и вот…
— Сам не понимаю.
— У тебя что, были близкие отношения с пациенткой?
— Но она не была моей пациенткой! Она была абсолютно нормальной! Понятия не имею, что случилось с Лерой! Ее словно подменили!
— Рецидив. Осеннее обострение болезни. Наложенное на нервный стресс. Эта история с младшей сестрой кого угодно выбила бы из колеи. Но, Саша? Как же так? Не увидел, а? Этот блеск в глазах, этот непонятный смех. Не исключаю, что она слышит голоса и разговаривает сама с собой. Шизофрения. Если ты принимаешь участие в этой женщине, немедленно должен подать протест. Настаивать на освидетельствовании врачебной комиссией. Ее место в больнице, а не в тюрьме.
— Да-да.
— Ну, что ты стоишь? Беги, спасай ее!
— Я в себя прийти не могу. До сих пор. Ведь она мне лгала!
— Да в чем, Саша? Она сама, быть может, не понимала, что делает.
— Влюбиться в сумасшедшую! Только со мной это могло случиться! Меня самого надо лечить! Столько нормальных женщин вокруг, и — на тебе! Как только я встречаю ее, словно магнитом тянет! Что это, а? Марк Аронович? Вы врач. Вы сразу увидели то, что мне ни разу даже в голову не пришло!