Черное колесо
Шрифт:
Обедали молча. Впервые после урагана Бенсон сидел с нами. Но говорил он преимущественно с капитаном Джонсоном и только о клипере. Бурилов впал в меланхолию, и все остальные, казалось, тоже решили побыть наедине со своими мыслями. Всех как будто охватила лёгкая депрессия, и даже я оказался задетым ею. Дело в том, объяснял я себе, что наступила реакция после напряжения последних нескольких дней.
Я пошёл к себе, но заснуть не сумел и спустя некоторое время вновь поднялся на палубу. Стояла тёмная ночь – луна ещё не взошла, и звезды светили тускло. Я стоял, глядя на отмель с её концом-петлёй, когда сзади ко мне подошёл Мактиг. Он неподвижно постоял несколько минут,
– Нравится, Росс?
– Нет. – Меня самого удивила определённость и резкость моего ответа.
– Почему? Это прекрасное место – и счастье Бенсона, знаете ли.
– Не знаю, почему. А вам нравится, Майк?
Прежде, чем он успел ответить, приглушённый колокол на «Сьюзан Энн» пробил шесть быстрых ударов – одиннадцать часов.
– Почему вам не нравится?..
– Слушайте!
Из тьмы за отмелью донеслись удары корабельного колокола. Они одновременно шли из-за отмели и из бесконечности. Один удар, два, три – и ещё три, повторяя корабельный колокол клипера. Послышался высокий резкий свист – похоже на свист кроншнепа высоко в воздухе… или на призрак боцманской дудки.
Я почувствовал странный холодок на затылке. Мактиг далеко перегнулся через поручень, прислушиваясь. Больше ничего не было слышно. Он распрямился.
– Может, поэтому нам здесь и не нравится.
– Там, наверное, корабль, – неуверенно сказал я,
– Несомненно. Но что за корабль? И кто там боцманом?
Он вздрогнул, повёл широкими плечами.
– Ну, что ж, завтра узнаем. Спокойной ночи. – И ушёл.
Мне почему-то не хотелось оставаться одному на палубе, и я вернулся в свою каюту.
5. БЕЗЫМЯННЫЙ КОРАБЛЬ
Спал я плохо. Ночью проснулся, выскользнул на палубу и снова стал смотреть в сторону отмели. Луна в последней четверти висела низко и была красная. В её свете неподвижная поверхность лагуны казалась подёрнутой тонкой плёнкой крови. Плеснулась рыба, и по воде начали вяло расходиться круги – словно камень бросили в море крови. Берег казался сплошной чёрной стеной, увенчанной фантастическими бастионами из пальмовых листьев и древесных ветвей.
Сразу после рассвета я оделся и вышел на палубу. Там был Мактиг. Я сказал:
– Здравствуйте, Майк. Как спали?
– Ужасно. Вы тоже не выглядите, как росистая маргаритка, В чём дело?
– Слишком много колоколов-привидений. Слишком много призрачных боцманских дудок.
Он рассмеялся.
– Те же симптомы. Та же причина. Воображение, скорее всего. Лагуна великолепна, но, может, не так безопасна, как выглядит. Взгляните на берег.
Но я вначале посмотрел на петлю отмели. Она была из белого песка, и нигде не было ни следа растительности. За ней возвышался огромный песчаный утёс. Прикинув с палубы примерное расстояние до него, я определил, что высота его не менее семидесяти пяти футов над уровнем воды. Поверхность его казалась только что сформировавшейся, будто её недавно срезали гигантской лопатой. От неё я перевёл взгляд на лагуну. Она была поистине прекрасна, вода её блистала, как шёлк – сапфир, павлинья синева, зелень, ясный и в то же время туманный цвет изумрудов, молочный нефрит. Но утреннее солнце обнажило то, что скрывало вечернее. Мощь урагана тяжело прошлась по острову. За изгибами пляжей видны были клубы вырванных пальм, сосен, лиан, в зарослях образовались широкие просеки.
Мактиг сказал:
– Это не просто ветер. Должно быть, большие волны перекатились через дюны и прорвались в лагуну. Наверное, они и срезали высокую дюну вон там. Если это так, вряд ли мы найдём большую воду
За завтраком место Пен пустовало. Бенсон сказал, что у неё болит голова. Все были возбуждены, опасности и лишения урагана теперь превратились лишь в необыкновенное приключение. Кто-то спросил Бенсона, долгой ли будет наша стоянка на острове. Тот коротко ответил: столько, сколько потребуется для починки корабля. Потом, словно решив, что сделал какой-то неверный шаг, украдкой оглянулся и добавил почти извиняющимся тоном, что ремонт займёт всего несколько дней и никто не испытает особенных неудобств из-за такого отлучения от мира.
Мне это показалось очень странным, и по выражению лица Мактига я понял, что он тоже что-то почувствовал. Я подумал, что Большому Джиму никогда и в голову не пришло бы извиняться за то, что он собирается делать; и я был полностью уверен, что старый капитан первой «Сьюзан Энн» был так же деспотичен. Не слишком ли оптимистичен был Мактиг, заявив, что Большой Джим пришёл в себя?
И тут я вдруг вспомнил известный клинический случай, когда вторичная личность, обретя господство, первое время чувствовала себя неуверенно и маскировалась под первую личность. Не будучи знакома с привычками и образом жизни того, кто создал или воссоздал её, новая личность может решить, что первоначальный высокомерный ответ мог не соответствовать характеру. Именно из-за подобных ошибок вторичная личность в том случае, о котором я вспомнил, и была распознана.
Или две личности слились в одну, новую, которая теперь и не Большой Джим, и не старый капитан? Состоящая, разумеется, из особенностей их обоих, но в сущности – новая, третья личность, чьи реакции совершенно непредсказуемы на основании знания о первых двух. Чужак.
Мысли эти молнией пронеслись у меня в голове. Я решил, что это объясняет также, почему Бенсон избегает Пен: страх, который им владел, это страх, что Пен раскроет маскарад. Кто может сделать это быстрее, чем собственная дочь Бенсона? Я также вспомнил, что почувствовал какую-то фальшь в поведении Бенсона, когда он впервые увидел остров. Его радость казалась неискренней. Не совсем, но же он несколько переигрывал.
Но и первая гипотеза тоже все объясняет: старый капитан снова владеет своим кораблём, в нём он уверен, но совсем не так уверен в том, как будет его новый корабль из плоти отвечать на умственные ветры и приливы…
Я отбросил эти мысли: только будущее способно было решить загадку. Послышался возглас Флоры. Она говорила, что всё замечательно, – как будто нас выбросили на остров со всеми современными удобствами. Преподобный доктор Сватлов с насмешливой елейностью заметил, что тут, вероятно, есть язычники, и если он сможет их обратить, то благодаря этому станет епископом. Бурилов решил, что тут недурная рыбалка, а может, и охота, принял позу и запел русскую охотничью песню. Но леди Фитц сидела молча, поглощённая своими мыслями, и никак не реагировала. Неожиданно она нарушила своё молчание:
– Знаете, я слышала странные звуки прошлой ночью. Я уже лежала, собираясь уснуть. У нас пробили шесть склянок, а спустя несколько секунд я услышала снова шесть ударов. Звук как будто шёл оттуда… – она указала на крюк отмели, – и на меня он произвёл необыкновенное впечатление. Потом послышался свист, какой-то загробный, абсолютно сверхъестественный. Абсолютно. И тут Алексей сказал мне…
Леди Фитц внезапно умолкла. Очевидно, ей в голову пришла та же мысль, что и мне: как Алексей Бурилов мог оказаться с ней рядом, если она собиралась спать. Но потом она безмятежно продолжила: