Черное на черном

Андрижески Дж. С.

Он все ещё думал, что я не понимаю всю серьёзность происходящего, что я на самом деле не осознаю, с чем мы имеем дело.

– А может, я все же понимаю это, - сказала я.
– Может, я понимаю это лучше, чем ты думаешь.

И вновь я увидела лёгкое изумление в его выражении лица.

Его губы поджались. Эти губы, которые мне так нравились, которые я хотела поцеловать даже сейчас, когда беспокоилась о нем, нахмурились.

– У меня нет выбора, Мири, - сказал он.
– Поверь мне, я хотел бы иметь выбор.

– У тебя

всегда есть выбор, Блэк...
– я умолкла, ощутив более резкую пульсацию реакции, которая больше напоминала настоящую злость.

Его золотые глаза сделались на тон холоднее, и он пристально уставился на меня.

– Для тебя это, может, и правда, - сказал он.
– Но для меня это не всегда так.

Вспомнив, что я видела об его детстве, буквально сейчас, когда спала, я не ответила. Вместо этого я молча наблюдала за ним, скорее чувствуя, чем видя, что между нами опускаются стены. Я не могла придумать никаких слов - по большей части потому, что я точно знала, о чем он говорит. Я чувствовала это в нем, хотя он никогда не признавался мне в своём прошлом, не в то время. Я лишь знала своим нутром, и знала от Солоника.

Солоник сказал мне, что в том другом мире Блэк был рождён рабом.

Учитывая это, Блэк, конечно, был прав.

Я ни черта не знала, о чем он говорит.

Более того, я видела, как мои эзотерические, калифорнийские, все-случается-по-причине банальности могут подействовать на него неверным образом. Я не могла представить, какие вещи он вынес в том другом месте - или представить, каково было ему очутиться здесь - и это эффективно меня заткнуло.

Возможно, мне не стоило умолкать.

Возможно, тогда было самое время все ему сказать - о голосе в моей голове, о том, что я видела во снах. Возможно, тогда было самое время убедить его, что он не спасёт меня таким образом. Что так он не спасёт ни одного из нас.

– У тебя всегда есть какой-то выбор, Блэк, - сказала я извиняющимся тоном.
– Я бы хотела, чтобы ты немного доверился мне. Я бы хотела, чтобы ты позволил мне помочь тебе с этим.

Он щёлкнул себе под нос, но не ответил. Я видела, как он обдумывает мои слова, и чувствовала, как он жалеет, что не знает способа, чтобы заставить меня понять.

Воистину иронично, учитывая, что я чувствовала себя точно так же.

Я никак не могла перекинуть между нами мост, не в то время. Тогда я слишком мало знала об его мире. Я слишком мало знала об его прошлом - и своём, если уж на то пошло. Я сомневалась в собственных снах, в собственном разуме, в голосе, который слышала в своей голове, в своих страхах. К тому же, мы оба знали, что я недавно пережила серьёзную травму. Мне уже приходило на ум, что мои сны могут быть всего лишь другой формой ПТСР.

Я знала, что Блэк наверняка тоже подумает об этом, если я ему скажу.

Или хуже того, он предположит, что я слышала голос Солоника.

Однако надо отдать должное Блэку - возможно, я его недооценивала.

Тогда я

не знала, как сильно мне нужно было доверять этим слабым уколам предостережения, которые со временем я получала все чаще и чаще. Напротив, я всю свою жизнь подавляла такие вещи. Я хотела реагировать только на факты... а не на смутные предчувствия, которые ни на чем не базировались.

Теперь я понимаю те ограничения. Правда, понимаю.

Я не злюсь на себя за то, что не надавила на Блэка посильнее.

И все же я жалею, что не сказала больше.

Я очень жалею, что не сказала ему больше, пока у меня была возможность.

Глава 2. Бегство

К тому времени, когда мы приземлились в Международном Аэропорту Сан-Франциско, я выбросила из головы все мысли о снах и загадочных голосах.

Все, о чем я могла думать - это добраться домой... и принять очень долгий, очень горячий душ.

Желательно с Блэком.

Я наблюдала за ним, будучи не в состоянии отвернуться, пока он вытаскивал два жёстких чемодана с ленты конвейера на выдаче багажа. Он схватил их разом, все ещё оберегая раненое плечо, но это движение все равно выглядело лёгким, почти грациозным.

Я смотрела, как двигаются его мышцы под кожей, натягивая татуировки, когда он поднял чемоданы - единственное доказательство их веса. Губы Блэка поджались в мрачном выражении, когда он опустил их на покрытый линолеумом пол рядом с багажной каруселью, открывая защёлки на ручках, чтобы можно было воспользоваться колёсиками.

Я наблюдала за всем этим - за тем, как двигалось его тело, как висела на нем одежда.

Блэк был одет в ту же чёрную футболку, которую он надел в аэропорту Бангкока. Только теперь он накинул поверх неё и повязки на ране кожаную куртку, маскируя и рану, и пистолет, который он наверняка положил в плечную кобуру, как только мы сошли с самолёта. Его тёмные брюки низко висели на бёдрах из-за потерянного веса, ниже красовались классические кожаные туфли. Блэк двигался медленнее обычного - единственный индикатор того, что он устал.

Ну, и ещё был ранен, напомнила я себе.

За прошедшие тридцать с лишним часов мы побывали на нескольких самолётах с пересадками, и я сомневалась, что Блэк поспал, но я знала, что не только это служит причиной тому, что я вижу. Я также знала, что дело не только в пулевом ранении. При нем были те же наручные часы, что и при нашей первой встрече в комнате для допросов полицейского участка в Сан-Франциско. Его черные волосы спутались на затылке, и я снова заметила, что он зарос - это контрастировало с полицейским образом его зеркальных солнцезащитных очков.