Черное сердце
Шрифт:
В этот момент из полутьмы вышел еще кто-то, Эллиот услышал шаги и повернулся. Сердце его подскочило. Нэнси! Она улыбалась ему, значит, она передумала и вернулась, чтобы извиниться.
– Эл, – сказала она сладким голоском. – Это твой друг? – И взглянула на Киеу.
Эллиот напрягся, лицо его исказилось. Ну конечно! Вечно одна и та же история!
– Да, это мой друг, – сдавленно произнес он. – Киеу.
Нэнси разглядывала Киеу.
– Вы китаец? – она была заинтригована.
– Камбоджиец.
Глаза у Нэнси загорелись:
– Вы
– Я просто умираю от любопытства.
Эллиот наблюдал, как они исчезают в проходе. Сердце бешено колотилось.
– Черт бы его побрал, – пробормотал он. – Черт бы его побрал!
Трейси вышел из мраморного подъезда дома №1230 по Америка-авеню ровно в половине четвертого. Он все утро безуспешно дозванивался до Мойры и решил, что будет снова пытаться поймать ее после встречи с Атертоном Готтшалком.
У тротуара его поджидал сверкающий черный «линкольн». Шофер в серой униформе выскочил из машины и открыл заднюю дверь.
Трейси сел, кивнул шоферу и огляделся, надеясь увидеть в углу сиденья Готтшалка. Однако он был единственным пассажиром. Шофер тут же нажал на газ, и они бесшумно тронулись.
Ехали они на север, по направлению к южной оконечности Центрального парка. Там шофер свернул прямо в парк, оставив позади «Сан Мориц» и другие гостиницы.
Деревья были в полном цвету, и даже сейчас, жарким днем, в парке полно бегунов. Возле Семьдесят девятой улицы шофер замедлил ход.
Трейси вышел. Атертон Готтшалк стоял в тени зонтика, укрепленного на тележке торговца сосисками. На нем был серый костюм в тонкую белую полоску, серые ярко начищенные ботинки. Он был без головного убора, и ветер шевелил его длинные седые волосы. Он с огромным аппетитом ел хот-дог.
На лужайке за дорожкой для верховой езды дети, смеясь и визжа, бросали друг другу красно-бело-синий мяч. Они еще не знали, что мир полон беспокойства и страха. На детей в полном восторге лаял золотисто-рыжий охотничий пес.
– Мистер Ричтер, очень хорошо, что вы приехали, – объявил Атертон Готтшалк. Они направились через влажную черную дорожку для верховой езды, при этом Готтшалк старался не испачкать свои блистающие ботинки.
– Вы знаете, июль в Нью-Йорке просто замечателен, – сообщил он. – Особой жары еще нет, все в цвету, и не так душно, как в Вашингтоне. Просто стыд, что я не могу выбираться сюда чаще. – Он пожал плечами. – Но вы ведь и сами знаете, какова жизнь кандидата.
Трейси разглядывал Готтшалка.
Лицо у него было почти треугольное, с выступающей вперед челюстью, которую украшала ямочка, с широким ртом, темными пышными бровями. Лицо, тронутое солнцем и ветром. Волосы он зачесывал назад. На вид ему было не более пятидесяти, однако в нем чувствовалась глубина характера и стойкость, более свойственные людям постарше. Короче, у него был вид
11
Известный американский политический комментатор.
Он был членом сената уже шестнадцать лет, очень быстро приобрел популярность, а в последние два года именно к нему апеллировал президент в надежде получить от сенаторов положительные ответы на наиболее важные из своих законопроектов. Он считался центристом и до недавнего времени был председателем сенатского комитета по разведке.
– Как я понимаю, вы оказали моему Джексу особый прием.
– Я просто сделал то, на что он напрашивался. Ничего более.
– Вероятно, – Готтшалк заложил руки за спину и пожевал губами, как бы обдумывая ответ Трейси. – Что ж. Стивен порою бывает грубоват, – сенатор усмехнулся. – Это одно из его наиболее полезных качеств.
Трейси молчал.
– К тому же он не разделяет моего восхищения вами.
– Простите?
– Но я действительно вами восхищаюсь. Неужели это так трудно понять? – Он повернулся к Трейси, его чистые синие глаза сверкали. – Я терпеть не мог Джона Холмгрена, потому что считал, что его, скажем так, пацифизм и чрезмерное внимание к гуманитарным проблемам могли нанесли вред нашей партии, раздробить ее. А если бы он стал президентом... Да я просто в ужас прихожу от того хаоса, который он мог натворить в международных делах.
Но, черт побери, я осознаю, какой серьезной угрозой он был для меня. Я никогда его не недооценивал. Его... или вас. Я знаю о вашем таланте проведения компаний и дирижирования прессой. Дьявол, вы в этом деле – лучший из лучших. Вот почему я обратился к вам. Я хочу, чтобы вы присоединились к моей предвыборной кампании.
Трейси молча взирал на него. Он не верил своим ушам. Он не мог в это поверить: Атертон Готтшалк олицетворял все то, от чего Трейси однажды с отвращением отвернулся.
– Боюсь, вы напрасно потратили время.
– Подождите, подождите. Не спешите с решениями. Я знаю, что вы с Холмгреном делали все, чтобы лишить меня шанса на выдвижение на предстоящем съезде. Я также знаю о ваших дальнейших планах. Так почему бы вам не подумать о моем предложении? Планы уже составлены, и я могу их принять, естественно, слегка изменив в соответствии с моими взглядами. Что вы на это скажете? – Он изобразил «кандидатскую» улыбку. – Такой шанс представляется раз в жизни, Трейси, потому что в августе я стану кандидатом от моей партии. И вы будете рядом со мной. Я очень высоко ценю таких людей, как вы. Вы – великолепная комбинация разума и решительности. Мне это нравится. Мне это импонирует.