Черное сердце
Шрифт:
В ответ она делает шаг назад, заводит руки за спину и расстегивает лифчик, бросив его рядом с рубашкой.
Лила,
беспомощно мямлю я.
Кассель, если заставишь меня объясняться, я тебя убью. В буквальном смысле. Придушу твоим же галстуком.
Кажется, он остался внизу,
изо всех сил стараюсь вспомнить, что же я хотел сказать, а Лила подходит ко мне и снова принимается целовать. Ее пальцы ерошат мои волосы, притягивая меня к себе.
Несколько быстрых шагов, и мы валимся
У тебя что-нибудь есть? — Спрашивает Лила в мое плечо; ее обнаженная грудь прижимается к моей. Каждое слово заставляет меня содрогаться; с трудом удается сосредоточиться…
Но все равно не сразу удается понять, что она имеет в виду. — В бумажнике.
Знаешь, я не слишком часто этим занималась,
голос ее дрожит, словно она вдруг занервничала. — Как бы всего однажды.
Можем остановиться,
я замираю и делаю судорожный вдох. — Мы должны…
Если остановишься,
отвечает Лила,
я тоже тебя убью.
И я продолжаю.
Глава тринадцатая
Проснувшись, вижу солнечные лучи, проникающие сквозь грязные стекла. Вытягиваю обнаженные пальцы, ожидая, что они прикоснутся к теплой коже, но вместо этого натыкаюсь на скомканное одеяло. Лила уже ушла.
«Я всегда любила тебя, Кассель».
Моя кожа живет воспоминанием о ее ладонях. Потягиваюсь, разминая кости. Такой свежей головы у меня еще в жизни не было.
Улыбаясь, разглядываю потрескавшуюся штукатурку на потолке и представляю себе, как Лила, крадучись, выходит из комнаты, пока я сплю. Задерживается на миг, чтобы поцеловать меня, ни оставив ни записки, ни чего того, что обычно оставляют в таких случаях. А как же иначе? Она не хотела показаться сентиментальной. Оделась в ванной, побрызгала на лицо водой. Держа в руках ботинки, в одних чулках бежит по лужайке. Украдкой возвращается в роскошный пентхауз, пока ее отец, криминальный гений, не заподозрил, что его дочь провела ночь в доме у парня. В моем доме.
Не могу удержаться от улыбки.
Она любит меня.
Теперь, пожалуй, можно спокойно умереть.
Иду в спальню родителей, роюсь в вещах и нахожу видавшую виды кожаную сумку, в которую складываю пару футболок и самые нелюбимые свои джинсы. Паковать то, что мне нравится, нет смысла, потому что я понятия не имею, куда Юликова меня повезет — и увижу ли я еще раз все эти вещи. Бумажник и удостоверение засовываю под матрас.
Задачи у меня простые — выяснить, не собирается ли Юликова меня подставить, сделать дело, чтобы Паттон больше не смог вредить маме, и вернуться домой.
А потом, пожалуй, видно будет. Никаких бумаг я не подписывал, так что официальным членом организации не являюсь. Можно уйти, если захочу. По крайней мере, мне так кажется. Ведь речь идет о федеральном правительстве, а не о криминальном семействе с клятвами на крови и метками на горле.
Конечно, хоть я и не агент, мне все равно придется иметь дело с теми, кому просто необходим имеющийся у меня талант.
Представляю себе, как после школы стану жить сам по себе в Нью-Йорке, буду работать официантом и поздно ночью встречаться
Качаю головой, удивляясь самому себе.
Вместо того, как погружаться в мечты о невозможном будущем, лучше пойти на отработку. В противном случае не удастся даже закончить Уоллингфорд.
Взглянув на часы на своем телефоне, вижу, что у меня есть примерно полчаса. Этого хватит, чтобы вернуться в общежитие, забрать Сэма и решить, что же мы скажем от лица Мины. Времени в обрез, но больше и не надо.
Иду к машине, закинув на плечо сумку, и тут звонит мобильник.
Это Баррон. Открываю телефон. — Привет,
удивленно говорю я.
Брат старается говорить отстраненно:
Я тут кое-что нарыл.
Останавливаюсь, прислоняюсь к капоту «Бенца», зажав в кулаке ключи:
И что же именно?
Когда ты мне рассказал о дельце с Паттоном, я уговорил одну подругу одолжить мне удостоверение и порыл ся в кое-каких файлах. Ты был прав. Это подстава, Кассель. Тебя должны накрыть.
Холодею с головы до ног:
Меня хотят арестовать?
Баррон смеется:
Самое смешное в том, что тебе дадут превратить Паттона в тостер или еще во что — чтобы прикрыть собственные огрехи. А потом, типа, появятся с оружием наготове — можно подумать, Паттон съехал с катушек не по их вине. Сами же наворотили.
Смотрю на лужайку. С деревьев облетели почти все листья, остались лишь голые стволы да черные ветки, тянущие к небу длинные пальцы бесконечных рук. — О чем это ты?
Подручные Паттона позвонили федералам, едва прознали, что мама над ним поработала. Не будь она такой растяпой, ты не попал бы в беду.
У нее просто не было времени на то, чтоб сделать все как следует,
говорю я. — И вообще, политика — не ее стихия.
Ну да, в общем, я вот о чем: я прочитал отчеты — целая сага о долбанном провале. Когда помощники Паттона позвонили федералам, то пригласили санкционированного правительством мастера эмоций, чтобы «подправить» губернатора. Но, видишь ли, в правительстве навалом ГИГИшных придурков, которых научили использовать свои способности лишь в самом крайнем случае, так что присланный ими агент не особо знал, как это делается.
Он поработал над Паттоном, чтобы тот ненавидел и боялся маму, полагая, что эти сильные чувства сотрут все, что она сделала. Но вместо этого Паттон стал совершенно неуправляемым. То есть вообще никаким. Сплошные вспышки гнева и истерические рыдания.
С содроганием думаю о том, каково это, когда тебе внушают два противоположных чувства одновременно. Когда понимаю, что именно об этом просил Данику, становится еще хуже. Любовь и безразличие, борющиеся друг с другом. Не знаю, что могло случиться. Думать об этом — все равно что заглядывать в бездонную пропасть, в которую чудом не шагнул впотьмах.