Черноморский Клондайк
Шрифт:
Качка обрушивалась в рывки, из убыстряющегося ритма рождался на миг хрупкий цветок объятия. Жгучая ярость сношения безжалостно сминала его, тела распадались, оставаясь по-животному слитыми лишь там, где слово «проникновение» становится плотским буквализмом.
Галина, как гимнастка, отклонялась назад, до тех пор, пока сохранялась возможность быть слитыми, потом снова нависала над Иннокентием, обдавая его лицо травянисто-соленым запахом волос. В один из таких моментов Иннокентий обхватил ее и перевернул на спину,
Каштановые пряди девушки разметались по зеленому гобелену. Покрывало с дивана давно сползло на пол, оставшись лежать мягкой грудой на плитке.
Несколько резких толчков и их стоны слились в один радостный протяжный вопль. Сгустками прозрачного сока голоса исторгались из глыбы тел. Иннокентий упал на бок и перевалился на спину, широко раскинув руки. Диван многое повидал на своем веку. Не было нужды тратить силы на то, чтобы разложить его. С бесстыдным покорством шлюхи, он явил голым ногам и ягодицам обе свои потертые половинки, превратившись в тахту.
– Уф, – Галина не могла отдышаться.
Сердце в груди Иннокентия билось так, как будто он сорвался с Эльбруса.
– Значит, решено, – пользуясь его счастливой потерянностью, возобновила она деловой разговор.
– Я не знаю, сколько еще здесь пробуду и целесообразно ли мне селиться у тебя.
– Ты хочешь и дальше жить в палатке? – вскинула брови Галина.
– У меня нет палатки, ты же знаешь, – грустно улыбнулся Иннокентий, – снаряжения тоже нет.
– Тем более, – Галина согнула правую ногу и забросила на нее левую.
– Мне пока нечем тебе заплатить…
– Продай монеты, – хитро улыбнулась она, скосив на него глаза.
– Это займет определенное время. Жаль, была б моя воля, я бы оставил их себе, – вздохнул он.
– А меня все эти находки интересуют только как средство заработка, – отрезала Галина. – Зачем мне эти оболы и драхмы, если, продав их, я могу загорать на солнышке, съездить в Сочи, накупить гору тряпок?
– И это все твои интересы? – не мог скрыть разочарованной усмешки Иннокентий.
– Можно подумать, ты обременен чем-то более серьезным! – Галина надула губы. – Я вот копалась в огороде как-то, прошлась пару раз граблями и медный обол нашла. Полторы тысячи долларов! Все лето бездельничала, купалась, книжки читала… Это лето еще отдохну, а потом придется работу искать. Нет ничего более унылого, чем пахать с утра до вечера, – вздохнула она. – Тебе-то хорошо, ты – мужчина. Купил снаряжение и в одиночку – на берег. А мне одной никуда нельзя. Кругом – толпы сексуальных маньяков. А я девушка видная, – кокетливо повела она ресницами и вслед за этим громко рассмеялась, – мне себя беречь надо.
– Вовсе ты не похожа на невинную барышню, – усмехнулся Иннокентий. – Сама кого хочешь изнасилуешь!
– На что это ты намекаешь? На то, что я тебя сама в койку уложила? – Галина негодующе
– Но ведь не противилась… – иронично подмигнул он.
– Потому что ты мне показался довольно безобидным, – Галина потянулась как кошка, – чем-то вроде маменькиного сынка. – За добродушную иронию она платила подтруниванием.
Иннокентий игриво ущипнул ее и взял с бамбукового столика сигареты.
Предложил Галине.
– Не курю, – она убрала со щеки прядь, липкую от морской воды и пота.
– Деньги экономишь?
– У меня нет богатых родителей, нет покровителей, нет спонсора.
Приходится зарабатывать самой, – Галина резко мотнула ногой, потом поднялась, желая перелезть через Иннокентия, но он удержал ее, – так что нечего меня подкалывать!
Она высвободилась из его усталых рук и, стараясь не наступить на осколки, прошла к узкому дубовому столу, зажатому между двух окон. На керамическом блюде аккуратной горкой были уложены жареные, посыпанные тертым чесноком ломтики баклажана. Здесь же стояли тарелка с домашней колбасой и сыром, ваза с фруктами. В бутылке из-под клубничного ликера розовело перелитое из бочонка вино.
– Не люблю розовое, но пить больше нечего, – поежилась Галина, плюхнувшись в кресло. – Может, поухаживаешь за дамой?
Иннокентий улыбнулся. Его выдержки хватило лишь на то, чтобы спуститься вслед за Галиной в погреб и достать дедовских времен бочонок. Они наполнили пустую литровую бутыль и поднялись в холл. На кухне и в столовой шел ремонт, поэтому вино и провизию решено было разместить на столе в гостиной. Едва Галина выставила на него принесенные из кухни яства, хладнокровие Иннокентия дало трещину. Он сорвал с девушки сарафан и овладел ею, прижав спиной к стене.
Теперь Иннокентий с новой силой почувствовал голод, первые спазмы которого сжали его желудок, еще когда он находился в море. Он переместился за стол, подставив стул из бамбука с продавленным сиденьем. Наполнив фужеры домашним вином, провозгласил тост, приведя цитату из Овидия.
– «О, проходили бы так чаще полудни мои!»
– Слова, достойные развратника, – усмехнулась Галина, держа фужер за ножку.
– А как же это: «Будешь читать – не забудь: в этом томике каждая буква создана в бурные дни мною на скорбном пути…»
Развратник имел ранимую душу…
Иннокентий неотрывно смотрел на Галину. Та небрежно улыбнулась углом рта.
– И тебе ли упрекать Овидия в разврате? Ты бы дала ему сто очков вперед, если бы жила в Древнем Риме, – поддел девушку Иннокентий.
Она молча толкнула его в плечо. Иннокентий едва не расплескал вино.
– Расскажи лучше, как ты живешь, чем занимаешься? – спросила Галина, когда они выпили во славу плотских утех.
– Ищу всякий хлам… – с притворным самоуничижением ответил Иннокентий.