Черноногие
Шрифт:
— Не бойтесь этого зверя, — сказал он, — он не тронет вас, пока вы сидите смирно, но если вам вздумается пошевелиться, то не ручаюсь, что он хоть раз-другой не покажет вам силу своих зубов. Впрочем, моя Напасть — невиннейшее создание в мире.
— Как зовут тебя, друг? — спросил квакер.
— Ник Уинфлз, к вашим услугам, — отвечал охотник.
— Так я посоветую тебе, друг Ник, получше воспитывать свою собаку, — заметил квакер внушительно.
— А ты, друг квакер, лучше скажи мне, как тебя зовут.
— Мое имя, Ник, такое имя, которого я не стыжусь. Это имя носили многие поколения с большой честью и выгодой для себя. Авраам —
— И великий же вышел бы для меня соблазн, если бы так случилось, — возразил Ник, удачно подражая квакеру.
— Не придавай своему голосу насмешливого выражения, потому что насмешки нечестивца падают на его главу, как туман, поднимающийся к небу, ниспадет на землю в виде дождя.
Авраам Гэмет положил руки на живот, полузакрыл глаза, вытянул лицо и медленно, что было силы, вздохнул:
— О-о-ох-ох-х-хо!
Кенет посмотрел на квакера с улыбкой, тогда как Ник, покосившись на него с шутовским выражением лица, вторил ему в том же тоне: «О-о-ох-о-о-о!»
— На мой взгляд, милостивый государь, у вас в желудке, должно быть, сделались судороги. Не облегчит ли ваше состояние глоток согревающего средства? — предложил траппер.
— Ник Уинфлз, ты говоришь как человек, стремящийся за суетой мира сего. Знай же, что виски — предмет одинаково противный как моему небу, так и моим убеждениям! — возразил Гэмет сурово.
— Но когда бедное тленное существо ослабевает, как вы, например, тогда не остается лучшего средства, — настаивал Ник, сунув бутылку в руку квакера.
— Если ты так настойчиво предлагаешь, то мне остается только омочить свои губы этим нечестивым напитком, но предупреждаю тебя, не во мне ты найдешь существо, предающееся обжорству и плотским излишествам, как то бывает с другими.
Авраам Гэмет важно откинул голову так, что нос его устремился к зениту, и приложил горлышко бутылки ко рту; он держал ее в таком положении с таким величественным и благоговейным постоянством, что Ник не на шутку перепугался за ошибочное направление, по которому потек его напиток. Он перестал поворачивать вертел с жареной дичью и, опустившись перед незнакомцем на колени, разинул рот, растопырил руки и смотрел на него до тех пор, пока тот, осушив флягу до дна, не передал пустой сосуд ему в руки, говоря:
— Это действительно горько, как воды Мары 7 , и прожгло меня насквозь, как адский огонь. О-о-ох-ох-о-о!
Запах подгоревшего мяса предупредил Ника, что жаркое упало в огонь.
Уперев руки в бока и глубоко вздыхая, Ник с минуту жалобно смотрел на пылавшую говядину, пустую флягу, на Кенета и Напасть и потом на Авраама Гэмета. Наконец он нагнулся, вытащил дичь из огня и сказал плачущим голосом:
— Добрым же здоровьем вы пользуетесь, милостивый государь! Заметно, что вы не страдаете расстройствами желудка.
7
Мара — по-древнееврейски — горькая.
— Что касается здоровья, я вытерпел адские мучения и было время, когда сатана молотил меня, как пшеницу. Провидению угодно было сломить мою натуру, дать мне испить чашу горечи немощей, напоить меня водами скорби. Телесные мои силы утрачены,
— О, какое же вы несчастное, истомленное существо!
— Поистине, исчез цвет моих сил. О-о-ох-о-о!
8
Велиал — по-древнееврейски — ничтожный, негодный. Это слово священными писателями прилагается ко всем развратным, нечестивым и злым людям, но в особенности к сатане, как главному носителю всякого зла на земле.
— Как это прискорбно! Вероятно, и аппетит у вас совсем пропал? — спросил Ник, подавая ему огромный кусок мяса на древесной коре вместо тарелки.
— Ты изрекаешь истину, друг Ник. Я лишен радостей аппетита и наслаждений стола. Но невежливо было бы не воздать должного внимания твоему радушному гостеприимству. Долг велит мне поддерживать внешнюю оболочку, хотя дух мой и возмущается грубой вещественностью яств и напитков.
С этими словами Гэмет жадно принялся за дичь, скоро исчезнувшую под его длинными и острыми зубами.
— Боюсь, что она не совсем по вашему вкусу приготовлена, — сказал Ник насмешливо.
— Про твое поварское искусство нельзя сказать, что оно слишком хорошо, но и похулить нельзя. Если хочешь, то можешь подать мне и другой кусок жаркого. Да вот что еще, друг, отрежь его на волосок потолще того, который я съел.
Ник послушно отрезал кусок весом, по крайней мере, в два фунта, чуть-чуть поджарил его и подал полусырым Аврааму, подмигнув при этом Кенету. Второй кусок последовал за первым с необычайной быстротой.
— Незнакомец! — воскликнул Ник, не в силах более сдерживать своего удивления. — Вы должны бы полечиться, ей-богу, право слово так! Наверно, вы страдаете от жажды или каких-нибудь других осложнений. Не развилась ли в вас семья солитеров?
— Верно ты сказал, я и сам не раз задавал себе этот вопрос при различных обстоятельствах жизни и в разные времена года, — отвечал Гэмет с самым невинным видом.
— Я сам никогда не имел такой семьи, но моя тетка очень страдала от солитеров. Бедняга! Но они совсем иначе донимали ее, чем вас. У нее был волчий аппетит, за это я могу поручиться. В течение последних трех лет своей жизни она совсем не выходила из-за стола. Она разорила родовое имение Уинфлзов, буквально поглотив все их состояние. По документам было подсчитано, что она в год съедала столько, сколько было достаточно для содержания большого каравана во время следования по пустыням Сахары или военного корабля во время кругосветного плавания.
— Друг Ник, ты преувеличиваешь, а ложь есть величайшая гнусность.
— Ложь такая вещь, которая никогда не была вскормлена в роде Уинфлзов, — отвечал Ник с непоколебимой уверенностью. — Не было в этом роде ни мужчины, ни женщины, ни ребенка, которые решились бы солгать даже ради спасения жизни. Дед мой умер на костре, потому что отказался солгать ради римского папы. Это случилось в те времена, когда инквизиция убивала верующих, уничтожала семьи и создавала целую бездну других проблем.
— Замечаю, что ты склоняешься под иго безверия. Если бы я мог остаться подольше в твоем обществе, то постарался бы исправить твое легкомыслие и предотвратить искажение чувства истины.