Самко Мушкет думае, гадае, словами промовляе:А ще як наше казачество, мов у пекли, ляхи спалять…
См. комментарий И. Я. Айзенштока к «Тарасу Бульбе» во II томе Н. В. Гоголь АН СССР, стр. 725.] которые убегают от панского гнета на Запорожье: «Уйду
на Запорожье, здесь всякий чорт тебя колотит».
Героем драмы является, очевидно, «молодой дворянин» из казацкой Украины. В страстном монологе выражаются его восторженный мечтательный характер и одушевляющая его потребность подвига. Вместе с запорожцем Лукашем, он задумывает поднять казаков против Польши для освобождения своих единоплеменников от ига. «Чисто казацкое изобретение», при помощи которого они возбуждают народ, вероятно, аналогично хитрости, к которой прибегнул Тарас Бульба для достижения той же цели. Далее должна была следовать картина нашествия «ляхов».
Социально-политическая драма осложняется любовным конфликтом, которому посвящены последние (по нашему распределению) отрывки (жалобы девушки, покинутой героем; ее «отречение от мира», встреча с соперницей). [Неудачную попытку расшифровки гоголевских набросков сделал И. М. Каманин. См. его статью «Несколько слов об исторической драме Гоголя», сборник «Памяти Гоголя». Киев, 1911 г., стр. 91–98.]
Герой — и своей пылкой мечтательностью и своей сюжетною ситуацией (политическая тема, осложненная любовью) — отчасти напоминает Андрия из «Тараса Бульбы». Замысел драмы находится в явной связи с «Тарасом Бульбой», к переработке которого Гоголь приступил в 1839 г.; возник он под влиянием тех же источников, какими Гоголь пользовался и для своей повести («История Украины» Боплана в переводе Ф. Устрялова, 1832 г.; М. Максимович «Украинские народные песни», 1834 г. и т. д.). [См. комментарий И. Я. Айзенштока к «Тарасу Бульбе».]
Первое указание на этот замысел мы встречаем
в письме Гоголя к Шевыреву от 10 августа 1839 г. из Вены. Говоря о «начатом» им «драматическом творении», он, несомненно, имел в виду драму из украинской истории. 15 августа 1839 г. он писал Погодину из Мариенбада: «Малороссийские песни со мною. Запасаюсь и тщусь, сколько возможно, надышаться стариной». Сюда же относятся и строки из письма к Шевыреву от 25 августа 1839 г. из Вены: «Передо мною выясниваются и проходят поэтическим строем времена казачества… Малороссийские ли песни, которые теперь у меня под рукою, навеяли их, или на душу мою нашло само собою ясновидение прошедшего, только я чую много того, что ныне редко случается». В ноябре—декабре 1839 г. (в Петербурге) Гоголь рассказывал С. Т. Аксакову, что «у него составлена в голове трагедия из истории Запорожья, в которой все готово, даже до последней нитки в одежде действующих лиц».[«История моего знакомства с Гоголем». М., 1890 г., стр. 377.] О том же он говорил и М. С. Щепкину в январе-мае 1840 г. (в Москве), причем, как передает, со слов Щепкина, П. А. Кулиш, называл свое будущее произведение «драмой за выбритый ус».[П. А. Кулиш. «Записки о жизни Гоголя», 1856 г., том I, стр. 252.] Н. А. Панов писал С. Т. Аксакову в октябре 1840 г., что Гоголь «угостил» его началом «трагедии», где было одно комическое лицо, которое, как говорил Панов, «выражаясь не столько в действии, сколько в словах», и тогда уже было «совершенством».[Там же стр. 350 Письма Н. В. Гоголя, под ред. В. И. Шенрока, т. III, стр. 89.] По всей вероятности, именно к украинской исторической драме относится и сообщение В. Ф. Чижова о «трагедии», которую Гоголь читал Жуковскому во Франкфурте в сентябре 1841 г. и бросил в огонь, когда увидел, что она Жуковскому не понравилась. [П. А. Кулиш. «Записки о жизни Гоголя». Сводку данных о драме из украинской истории см. Ю. Оксман, «Сожженная трагедия Гоголя» («Атеней», «Труды Пушкинского Дома», книга 3, 1926 г., стр. 46–58). ]