Чернушка
Шрифт:
– Что ж, Евгений Сергеевич, действуйте и руководите. На вас вся надежда. А мы помогать будем, - ответил я.
– Прежде всего необходимо разделить весь груз на двенадцать равных частей, - сказал коллектор.
– Пусть Николай Панкратович взвесит содержимое каждой сумы, чтоб не перекашивались они в походе. Я, к сожалению, не могу поднимать тяжести из-за этого проклятого радикулита.
Но несмотря на предупреждение, Рыжов рьяно принялся таскать сумы и вовсе не считался с тем, какой груз ему подвертывался. Побагровев от боли, он с кряхтением подкидывал тяжелые вьюки на железные перекладины
– Эй, кто там сунул в соль немытые консервные банки?
– закричал он вдруг.
– Я, - сознался Николай Панкратович.
– Оно и видно, что "я" - последняя буква в алфавите, - съязвил Рыжов.
– Шевелить мозгами надо. Теперь соль керосином или дегтем вонять будет. Внимательнее ко всему относитесь, а не через пень-колоду! Для себя же стараетесь.
Бухгалтер ответил ему злым и в то же время виноватым взглядом.
Дело заспорилось. Евгений Сергеевич делал четкие, ясные распоряжения, бросал совершенно правильные замечания, но каким-то резким, раздраженным тоном.
Обливаясь потом от жаркого солнца и тяжелого груза, все дружно носили к лошадям переметные сумы. Не сговариваясь, разбившись попарно, мы туго затягивали вьюки ремнями и веревками. Животные, уже привыкшие к вольным гулянкам по лугам, стояли беспокойно, то и дело сбивая седла. Самодельные лоскутные сумы - эти "рахитичные огурчики" и "капустные кочаны", сшитые не очень прочными нитками, - лопались. Все чертыхались не хуже главного распорядителя-караванщика Рыжова.
Один лишь Курдюков стоял с невозмутимым философским спокойствием. Развернув топографическую карту, он глубокомысленно, уже в который раз, изучал трассу для каравана.
– Задумался, как профессор на кафедре, забывший собственную лекцию. И очки на нос напялил!
– выпалил коллектор.
Все засмеялись, но прораб-геолог сделал вид, что это замечание к нему не относится. Ни один мускул не дрогнул на его круглом лице. Он по-прежнему продолжал шуршать картой, прикладывать к ней циркуль, как будто намечал самый главный рубеж для прорыва преград тайги.
– Вы что, каникулы себе устроили?
– спросил я, удивленный столь необычным поведением своего помощника. В Ленинграде, когда мы готовились к экспедиции, у него, бывало, все кипело в руках - сам делал, без указаний и намеков.
Курдюков повертел картой, аккуратно сложил ее гармошкой, спрятал в полевую сумку, протер чистым носовым платком очки и улыбнулся с неизменным добродушием.
– Виктор, - прошептал он.
– Можно поговорить откровенно?
– Ну что там у тебя?
– Нет, нет, только не здесь. Давай лучше отойдем подальше от этого психа, - он пренебрежительно кивнул на Рыжова.
Когда мы скрылись за деревьями, Курдюков панибратски начал:
– Виктор, я хочу тебя по-дружески предупредить - не либеральничай с временными рабочими и коллекторами. Начальнику отряда не обязательно возиться с грязными мешками, с вонючими седлами. На то подсобники наняты. Прикажи - и пусть выполняют. Каждый сверчок должен знать свой шесток. С первых шагов приучай людей к дисциплине и порядку. Их взяли, чтобы обслуживать нас, геологов, а не наоборот. Именно за это им платят деньги. Иначе эта бесцеремонная
Я был ошеломлен рассуждениями своего ближайшего помощника. Еле сдерживаясь, чтобы не вспылить, я с подчеркнутой вежливостью поблагодарил:
– Большое спасибо, Анатолий Юрьевич, за товарищеские советы. Надеюсь, что теперь, после откровенной беседы, мне не придется персонально приглашать вас к работе, которую мы обязаны делать все вместе, невзирая на служебные ранги и высшее образование. А именно: вьючить лошадей, вести их при переходах, ставить палатки, заготовлять для костров дрова и так далее в том же духе...
– Это что, официальный приказ?
– Да, если хотите, устный приказ начальника геологического отряда.
– Не ожидал, Виктор Иванович, от вас такого пренебрежительного отношения ко мне.
Курдюков обиженно, понуро побрел к каравану и с подчеркнутым старанием стал помогать затягивать веревками груз на седлах.
– Давно бы так, - буркнул Рыжов.
Все стали работать бойчее. И все же простая вьючка лошадей продолжалась слишком долго - не меньше двух часов. Мешки с сухарями пришлось привязать поверх сум, а к ним еще приторачивать всякую посуду. Вьюки получились неуклюжими и громоздкими.
И вот наконец наш караван тронулся в путь. Впереди бежала Найда, задрав хвост дугой, навострив уши.
За широкой луговиной, покрытой огненно-оранжевыми бутонами сибирской купальницы (жарками), мы свернули на восток и пошли вдоль берега Тынепа. Перед нами потянулась чистая твердая "мостовая". Она была выложена пестрыми круглыми булыжниками, вдавленными в речной песок ледоходом, гладко отшлифованными и отполированными до блеска. Каменная "улица" вскоре сузилась, затемнела бурыми лужищами, заструилась тончайшими ручейками.
Моя лошадь вдруг поскользнулась и, потеряв равновесие, шлепнулась средь вязкой илистой тины. Беспомощно растянувшись она дрыгала ногами, обдавая всех ошметками грязи. Кое-как мы высвободили ее из липкого плена. Но едва прошли с полкилометра, как другая лошадь споткнулась о замаскированный булыжник и в кровь ободрала коленку. Павел замазал рану клейкой пихтовой живицей и перевязал бинтом.
– Однако половину груза нужно оставить на холмике, где поприметнее. Иначе всех лошадей покалечим, - предложил он.
Пока мы занимались перевьючкой, откуда-то, подобно черному урагану, налетели комары. И пошла, пошла катавасия...
Лошади исступленно замотали головами, вырывая из рук поводья, яростно захлестали хвостами, задрыгали копытами.
Разомлевшие от духоты, люди двигались точно сонные мухи. Дышать через кисею было слишком тяжело, непривычно. Не успевали мы навьючить одну лошадь, как остальные, стряхивая назойливых кровососов, сбивали седла.
С горем пополам успокоили взбунтовавшийся караван и пошли дальше по старой звериной тропинке. Она уперлась в узкий глубокий ручей с высокими крутыми берегами. Лошадь, которую вел Курдюков, поскользнулась и медленно стала сползать к обрыву. Прорабу следовало бы помочь животному, но он испугался, как бы его не утянуло, бросил повод. Лошадь, лишившись поддержки, кубарем скатилась в ручей.