Черные дрозды
Шрифт:
— Спасибо, что согласились на интервью, — говорит он. В голосе мальчишки слышаться нервические нотки.
— Да без проблем. — Мириам посасывает сигарету. Выдохнув дым в его сторону, она добавляет: — Я не против того, чтобы об этом поговорить. Это ведь не тайна. Просто никто не слушает.
— Я слушаю.
— Знаю. Ты принес, что я просила?
Он достает мятый коричневый пакет и со стуком ставит на стол.
Мириам щелкает пальцами.
— Она сама же не откроется, верно?
Пол торопится достать бутылку виски — Джони Уокер с красной этикеткой.
— Для меня? — вопрошает Мириам, отмахиваясь. — Не стоило.
Мириам откручивает
— Наш журнал называется «База Повстанцев», у него около сотни подписчиков. И скоро у нас будет своя страничка в интернете.
— Добро пожаловать в будущее, да? — Она проводит пальцами по влажному горлышку бутылки. — Да мне всё равно, кстати. Я просто рада поболтать. Я люблю поговорить.
— Понятно.
И они сидят, уставившись друг на друга.
— Из тебя не очень хороший репортер, — говорит Мириам.
— Извините. Просто вы не та, кого я ожидал увидеть.
— А кого ты ожидал?
Он делает паузу. Осматривает её с ног до головы. Сначала Мириам кажется, что он хочет её, хочет встряхнуть её старые кости. Но дело не в этом. На лице мальчишки то же самое выражение, что можно было бы встретить, дивись он на двуглавого ягненка, или изображение Богоматери, выжженной на кусочке тоста.
— Мой дядя Джо говорил, вы то, что надо, — объясняет он.
— Твой дядя Джо. Я бы спросила, как у него дела, но…
— Это случилось, как вы и сказали.
Мириам не удивлена.
— Я никогда еще не ошибалась. Для протокола, мне нравился Джо. Мы познакомились в баре. Я тогда пьяная была. Он в меня врезался. Ну я и увидела, как его поразит удар. «Твою мать», — подумала я и всё ему рассказала. До мельчайшей детали… вот где кроется дьявол, ты же знаешь, — в мелочах. Я сказала: «Джо, ты поедешь на рыбалку. Через год»… ну, формально через 377 дней, так что мне потребовалось несколько салфеток, чтобы высчитать правильную дату. Я сказала: «Ты будешь в своих болотных сапогах. И поймаешь большую рыбу. Не большущую, не самую огромную, а просто большую». Я не знала, что это за сорт рыбы такой, ведь, дерьмо, я не рыбовед…
— Ихтиолог, мне кажется.
— А еще я не спец в английском и становится одним их них не горю желанием. Он сказал, что это, наверное, форель. Радужная. Или окунь. Спросил, какой наживкой он пользовался, и я ответила, что она похожа на блестящий пенни, по которому проехал поезд, поэтому он такой гладкий. Джон назвал это спиннером, сказал, что на него он ловит окуня. Короче, я же не из этих, ихти, ифти, фу, не из рыбоведов.
Она кладет сигарету в пепельницу и сминает.
— Я сказала: «Джо, ты будешь стоять с рыбой в руке, будешь улыбаться и насвистывать, хотя вокруг никого, показывая окуня Богу и остальным рыбам, а потом у тебя случится удар. Оторвется тромб и помчится по твоим артериям, будто пуля по нарезному стволу. Бум! Прямо в мозг. Ты потеряешь способность мыслить. Свалишься в воду. И никто тебя не спасет. Ты умрешь, а рыба уплывет».
Пол сидит тихо. Он обкусывает губу белыми зубами, какие могут быть только у подростка.
— Так они его и нашли, — говорит Пол. — С удочкой в руке.
Мириам хихикает.
— С удочкой в руке.
Пол удивленно моргает.
— Ну, понимаешь? Удочка? В руке? Ну, как будто с членом в руке? — Она отмахивается и достает еще одну сигарету. — Да и фиг с тобой. Джо бы понравилось. Джо бы оценил этот тонкий двойной смысл.
— Вы с ним переспали? — спрашивает Пол.
Мириам притворяется, что шокирована. Она обмахивается рукой, словно приехавшая с юга на бал
— Почему, Пол, ты так обо мне думаешь? Я само воплощение целомудрия. — Он на это не покупается. Мириам прикуривает сигарету и машет ему. — Дружище, я выбросила ключ от своего пояса верности давным-давно… просто взяла и зашвырнула его в реку. Однако, нет, Пол, я не спала с твоим дядей. Мы просто вместе выпили. Посидели в баре. А потом пошли каждый своей дорогой. Я вообще не была уверена, что он мне поверил, пока ты меня не отыскал.
— Он рассказал мне за месяц до смерти или около того, — говорит Пол, пробегая рукой по взъерошенным волосам. Он некоторое время, вспоминая, смотрит в никуда. — Он поверил. Я сказала ему, чтобы он не ходил на рыбалку. Но он лишь пожал плечами и ответил, что очень хочет поехать. И если ему суждено умереть там, так тому и быть. Мне кажется, он испытывал некоего рода волнение.
Пол тянется и включает диктофон. С опаской смотрит на Мириам. Ищет её одобрения? Или думает, что она сейчас его укусит?
— Итак, — говорит он, — как это работает?
Мириам глубоко вздыхает.
— Эта штука, что у меня есть?
— Ну да. Она.
— Видишь ли, Пол, у этой особенности есть свои правила.
Глава третья
Луис
Одно сплошное шоссе. Все остальное черное, исчезает в тени. Существует только то, что высвечивают фары автомобиля — светящаяся разделительная полоса, сосна, дорожный знак — они появляются из темноты и в ней же исчезают.
Дальнобойщик выглядит в точности так, как и его тень: руки размером с ветчину, плечи как куски гранита, грудь — гроздь бочек, связанных между собой. Но мужчина чисто выбрит, у него нежное лицо и добрые глаза, а волосы цвета песка на пляже.
«Наверное, насильник», — думает Мириам.
В кабине тоже чисто. Даже слишком чисто: ни пылинки, ни соринки. «Урод, любящий контроль; урод-чистюля; серийный маньяк-насильник-убийца, который носит-кожу-убитых-им-женщин», — думает Мириам. Радиоприемник крепится на хромированной пластине. Сидения обтянуты коричневой кожей («наверное, человеческой»). Пара игральных костей — полых, алюминиевых с выбитыми точками — свисают с зеркала заднего вида и лениво крутятся.
— Вся жизнь — это игра в кости, — говорит она.
Франкенштейн смотрит на Мириам так, словно находится в недоумении.
— Куда едешь? — изучающе на неё глядя, спрашивает он.
— Никуда, — отвечает она. — Куда-нибудь.
— Тебе всё равно?
— Не то чтобы. Просто убираюсь подальше от мотеля и тех двоих придурков.
— А что если я еду до другого мотеля?
— Если только это не тот же самый мотель, то нам по пути.
Франкенштейн выглядит задумчивым. Его огромные руки плотно лежат на руле. Мириам гадает, не думает ли он том, что планирует с ней сделать. Или может быть, задумался, что сделает с её отполированным черепом. Мириам представляет, какая хорошая получилась бы из него конфетница. Или лампа. Она была в Мексике, сколько, два года назад? Во время празднования Дня мёртвых? Все эти ofrendas [5] — бананы, хлеб de muerto, бархатцы, манго, красные и желтые ленты. Но что действительно овладевает её вниманием — это сахарные черепа: застывшая меренга, усыпанная разноцветными конфетами; у каждой черепушки широкие глазницы и ухмыляющиеся рты, блаженствующие от своей кончины. Может, этот парень достаточно хорош, чтобы сделать нечто подобное и с её головой. Можно залакировать сахаром. Вкуснотища.