Черные флаги
Шрифт:
Но Мартен сохранял хладнокровие. Мощным усилием плеч он раскрутил штурвал с такой скоростью, что спицы его засверкали на солнце как полированный щит, и “Зефир”, послушный как хорошо объезженный конь, крутнулся на месте и борт в борт притерся к высокому корпусу каравеллы. Все заглушил треск, скрежет и визг твердого дерева, крошащегося в смертельном усилии.
Пораженные и потрясенные испанцы ошеломленно уставились сверху вниз, недоумевая, почему их каравелла не разделала на части жалкое суденышко, Прежде чем они опомнились, стая дико визжащих корсаров с топорами, ножами и пистолетами в руках уже вторглась
Отступив вначале под этим диким натиском, но заметив, что нападавших всего несколько десятков, испанцы бросились на них со всех сторон, пытаясь оттеснить их ближе к носовой настройке, откуда началась густая пальба. Это несколько смутило корсаров, но ситуацию спасли главный боцман Томаш Поцеха и плотник Броер Ворст. Вооружены они были топорами, которыми орудовали с исполинской силой. Под их ударами окованные металлом двери надстройки разлетелись вдребезги, и в пролом они ринулись вместе, увлекая за собой с десяток остальных.
Испанский офицер, осмелившийся им противостоять, был разрублен буквально надвое гигантом Ворстом. Поцеха, орудуя обухом, ширил опустошение среди столпившихся солдат, которые теперь не могли ни стрелять, ни толком применить свои пики и алебарды с длинными древками. Десяток воющих дьяволов орудовал ножами, потроша им внутренности, рубя и коля короткими тесаками, пробивая себе дорогу. Раздались вопли о помощи; потрясенные испанцы бросали оружие, падали на колени, вздымали руки к небу-и умирали или истекая кровью валились на осклизлую палубу.
Тем временем снаружи кипела схватка между какими-то тремя десятками людей Мартена и чуть ли не всей остальной командой каравеллы. Там было больше места и огромный численный перевес испанцев, казалось, склонит победный жребий в их пользу. Напрасно Мартен с окровавленной рапирой в руке раз за разом кидался в гущу схватки; напрасно устремлялись за ним здоровяки-боцманы с парусных дел мастером Германом Штауффлем во главе. Шеренги регулярной морской пехоты хотя и поддавались под этими безумными наскоками, но с боков напирали другие, а на корме офицеры собирали резервы, чтобы переправить их на опустевшую палубу “Зефира”, где оставались только Шульц да несколько юнг.
Мартен знал, что если до сих пор “Зефир” еще не был атакован, то только потому, что испанцы считались с возможностью, что экипаж в отчаянии мог поднять его на воздух. Но увидев два десятка испанских мушкетеров, карабкавшихся по вантам фокмачты, понял, что он на грани поражения: его людей перестреляют как зверей, загнанных в тупик, откуда нет возврата…Осталось только сдаться или отбиваться до последнего в носовой надстройке, которую захватили Ворст с Поцехой.
Без раздумий он выбрал второе. У него мелькнула мысль, что оттуда, быть может, им удастся пробиться на нижнюю палубу каравеллы и взорвать пороховой погреб. Такой конец лучше плена и смерти на дыбе после нечеловеческих пыток.
Оглянувшись на Штауфла, указал на разбитый вход.
— Туда! — крикнул он. — Все туда!
Отступая, прикрывал отход с горсткой своих старых кашубских боцманов, которые на “Зефире” служили ещё при Миколае Куне, и его, Яна Мартена, знали с детства. Каждый из них бился за четверых; каждый был готов отдать жизнь за молодого капитана; каждый-как и он-предпочел бы смерть с оружием в руках
Когда все уже пробились ко входу, Мартен последний раз окинул взором свой корабль, лазурный горизонт, и вдруг заметил приближавшуюся с севера стройную белую пирамиду парусов. Сердце застучало у него в груди, и горячая волна крови ударила в лицо:“Ибекс” шел на помощь!
— Уайт! Уайт на подходе! — прокричал он.
Этот крик, подхваченный боцманами, вызвал у корсаров дикую радость, прибавил им сил, словно жаждущему-добрый глоток вина. Ни на что не обращая внимания, они вырвались из надстройки и ещё раз ринулись вперед, клином врезавшись в пехоту, которая раздалась в стороны от такой неожиданности.
И в этот момент где-то рядом прогрохотал залп, тень упала на палубу каравеллы и с вант фокмачты градом посыпались мушкетеры, словно яблоки с дерева.
Это “Золотая лань” взяла на абордаж противоположный борт испанцев и разила их оружейным огнем, а толпа английских матросов уже налетала сбоку на онемелых от неожиданности испанских пехотинцев.
Теперь ничто уже не могло удержать ужасной резни. Через несколько минут палуба каравеллы устлана была трупами и ранеными, а кормовую надстройку, где забаррикадировались несколько офицеров с остатками команды, охватил огонь, разложенный боцманом “Золотой лани”.
Ее капитан, щуплый невысокий мужчина с курчавыми огненно-рыжими волосами и густыми бровями, выгнутыми крутой дугой над небесно-голубыми глазами, разглядывал эту кровавую картину, словно ища взглядом того, кому обязан был неожиданной помощью в схватке с испанцами. И наконец увидел его: Мартен, чуть живой, весь в поту и крови, показался во главе кучки своих людей. Направлялся он в сторону пылавшей надстройки, и его гневное лицо и метавшие молнии глаза явно показывали, что только пожара ему не хватало и что он готов был атаковать теперь тех, кто это затеял. Заорал на них ещё издалека, и ничего не добившись, уже повернулся к своим, чтобы отдать приказ, когда капитан “Золотой лани” возник рядом с ним и спокойным, сдержанным голосом спросил:
— Кто вы?
Посмотрев на него сверху вниз, Мартен сделал жест, словно собираясь отстранить его с дороги, но в последний момент сдержался. Во взгляде, в облике, в тоне вопроса этого человека, бывшего на голову ниже его, было что-то, требовавшее уважения.
— Это ваш корабль? — спросил тот снова, указывая кивком на “Зефир”.
— Мой, — ответил Мартен. — Я захватил эту каравеллу и теперь…
— Я капитан “Золотой лани”, — перебил его англичанин, протягивая руку. — Меня зовут Дрейк. Френсис Дрейк.
Мартен отступил на шаг.
— Как? — пораженно спросил он. — Дрейк?
Машинально пожал протянутую руку и не раскрывая своей могучей ладони потряс её.
— Дрейк! — повторял он. — Дрейк! Это вы? Черт возьми…
Имя величайшего английского морехода подействовало на него, как глоток крепкой водки, хваченный по ошибке вместо воды: он буквально не мог перевести дух.
Дрейк рассмеялся.
— Погасить огонь! — бросил он, повернувшись к своим матросам.
Те исполнили приказ молча, с явной неохотой, хотя белый флаг, давно высунутый наружу, подтверждал, что испанцы готовы сдаться.