Черные карты для белой дамы

Лин Эхо

Из ванны доносился шум воды, значит Данил уже там. Лена быстро проскочила в его комнату, ей захотелось еще раз посмотреть на конструкцию, собранную, как она решила для себя, сонным ребенком. «Как же он в темноте-то собирал? Свет он не включал, это точно, иначе она бы это увидела». Лена дотронулась до нее рукой, конструкция легонько крутнулась. «Забавно! О чем он думал, когда собирал? Она вошла в свою комнату, надела футболку под самое горло и легкие брюки, быстро навела порядок в комнате. Подойдя к трюмо, рассмотрела себя. Круги под глазами, синяк на скуле, не говоря уже о груди. Все это к вечеру придется замазывать, иначе на работу не пустят. Глядя на свое отражение, не могла поверить, что это все происходит с ней. А все так хорошо начиналось!

В шестнадцать лет ее взял в жены Рустэм. Тогда она была самая счастливая. Он носил ее на руках, от каждого

брошенного на нее чужого взгляда загорался, хватался за оружие, она смеялась, целуя его. Он увез ее к себе в районный центр. Там, в горном азербайджанском селе, она была белой вороной. Наверное, они любили друг друга, она не знает, только через полгода его арестовали. Она осталась беременной. Ей хотелось верить, что он вернется и все будет хорошо. Она для него сохранила сына, о котором он так мечтал. Лене пришлось уехать из его семьи, где мать отказалась принимать ее как невестку. Они не были расписаны и жила она со своим Рустэмом как любовница. Его родителям она была не нужна. Она знала, как ее встретят дома, но ей было некуда идти. Мать заставляла сделать аборт, обзывая ее, она даже отказалась кормить Лену, и до зимы ей пришлось жить в летней кухне. Отец приносил ей туда хлеб и виноград. Он же и увез ее в роддом на своей рабочей машине. Она помнит, как косились на нее, приехавшую рожать без документов, зато она лежала в палате одна, палата эта считалась изолятором, а ей-то какая разница, главное, ее мальчик был в палате с ней и она могла к нему подходить в любое время. Отец решил дать ее мальчику, ее Данилу, свою фамилию, вот и имел Данил ту же фамилию и отчество, что и она. Родной отец претендовать на него не мог.

Лена закончила школу, поступила в хореографическое училище. Жизнь, кажется, вошла в русло. Родители помогали, сын рос, она – молодая, красивая. Надо же, как все было хорошо, беззаботно.

Она потянула воздух носом, из кухни доносился аромат курицы. Данила прошлепал босыми ногами. Надо идти готовить завтрак. Выскочив в небольшой огород, нарвала редиски, укропа. Промыв все, поставила на стол. «Опять Данил «Доку» купил, – недовольно подумала, нарезая хлеб. – Эта «Дока» хороша только горячей».

– Ты себе курточку-то какую собирался купить? – вгрызаясь в мясо, спросила мать. Данил снял с ножки шкурку, брезгливо отбросив ее в блюдце, отодрал пальцами розоватое мясо, обмакнул в хрен. Мать молча наблюдала за ним. «В кого он такой?» Отломив от куска хлеба маленький кусочек, взял в рот.

– Данилка, ты чего, не слышишь, о чем я спрашиваю?

– Слышу, – ответил мальчик, – только у меня все из головы не выходит, кто же собрал конструктор. – Да ты же! Вот чудак! – Лена улыбнулась. – Так бывает, я же тебе говорила! – Она посмотрела на серьезное личико сына. – Ну, так что насчет куртки?

– Это ж к осени, – произнес он.

– Надо сейчас взять, пока есть деньги, – она жевала косточку. – Сегодня сходи, посмотри, приценись, – мальчик кивнул. Все покупки, в основном, делал он, даже белье матери покупал и обувь.

Лена разлила по кружкам компот, себе на тарелочку выложила фрукты из него, Данил выпил свой компот залпом.

– Это не я собирал, – буркнул он, вставая из-за стола.

«Как же не ты, лунатики, знать» – подумала Лена, но говорить парню ничего не стала. Данил разобрал конструктор, потратив на это около двух часов. Он аккуратно сложил болтики и гаечки в пакетик, железные пластинки разобрал по размерам, положил в коробку в нужные ячейки. Конструктор ему подарили совсем недавно, и он дорожил им. Это самая дорогая игрушка в его комнате. Правда, мать покупала ему машины коллекционные, но они его не интересовали. Машина – это уже готовая вещь, это чья-то мысль, превращенная в реальность. Он, конечно, с уважением относился к чужим идеям, но в его голове рождались и свои. Данил положил конструктор под кровать. В комнату вошел его лучший друг Сашка.

– На пляж идем? – Сашка окинул комнату взглядом, ища что-нибудь новенькое, что можно посмотреть, не найдя ничего, он перевел взгляд на Данила. – Идешь? – На его руке висели черные ласты, трубка, в одной из ласт торчали синие трусы. Сашка, крепкий мальчик, почти на голову выше Данила. Несмотря на то, что ребята ровесники, но разница в три месяца в пользу Сашки и помогла тому пойти в школу раньше своего друга. Учился он в седьмом классе, а Данил в шестом. С большим трудом давались Сашке знания, и учителя, не желая обучать его дважды в одном классе, закрыв глаза, ставили ему тройки, толкая его по школьной, крутой лестнице. Сашка – не только лучший друг Данила, был еще

и соседом, жил в том же доме, что и Лена с Данилом. Дом их старый, щитовой. Строили его для переселенцев, когда свозили в пятидесятых годах в Крым семьи со всего Союза. Так называемые финские домики росли быстро, один на две семьи. А сейчас в их доме проживает семей восемь. Правда, к дому сделано много пристроек, и он мало чем напоминал первоначальное строение. Сначала домик был окружен большим садом, теперь все изменилось. Сад поделен на клочки, по количеству семей. На каждом участочке в обязательном порядке стояла летняя кухня, только на маленькой делянке Лены такой кухни не было. Она пристроила к своей единственной, отданной родителями комнате кухню, ванную с туалетом и малюсенькую комнатку Данилу. Таким было их жилье, и о другом они и не пытались мечтать.

– Идешь? – еще раз спросил Сашка.

Да идет он, идет! – ответила за сына Лена. – Чего сегодня будете продавать, бизнесмены?

– Отец кукурузу принесет, а пока у Данилки открытки есть, их и будем иностранцам толкать, – переминаясь с ноги на ногу, ответил Сашка

– Поймают вас с этим делом, – вздохнула Лена, наблюдая за сыном. Данил сложил в яркий пакет несколько пачек с открытками города, кинул туда же выгоревшие на солнце трусы.

– Ну, мы пошли, – он поднял глаза на мать. Она сжалась, в его глазах горел непонятный огонек, не виденный ею раньше.

– Вы там, это, поаккуратней, – тихо пролепетала она, зная, что говорить такое бестолку. Ребята зарабатывали деньги себе на кусок хлеба сами, и очень часто Лена жила на деньги сына. Таких щедрых клиентов, как сегодня, выловишь не каждый день.

Проводив их до калитки, она остановилась посреди своего маленького сада. Наверное, маленький принц имел когда-то такую же маленькую планету, только порядка на ней явно было больше. Лена вытащила из-под крыльца шланг и стала отмывать ствол яблони, заодно полила и весь участок. Клубника отцвела, и крупные ягоды прятались под листьями. Лена собрала в тарелку спелых ягод. Яблоки тоже уже начинали краснеть. Слегка наклонив ветку, она сорвала яблоко, откусив, сморщилась, бросила его в сторону. Большая черешня стояла на границе ее и материнского участка. Плодов хватало всем, даже на продажу. Данил с Сашкой продали пару ведер в этом году, этот год на черешню неурожайный. Она вздохнула, вспомнив последний разговор с сыном: «Я заработаю деньги, и тебе не надо будет работать», – обняв плачущую мать, заявил он. От этих слов она разрыдалась еще сильнее, вот и сейчас сердце сдавило от жалости. Что он видел хорошего? Только грязь. Единственное, что его отличало от беспризорника, это то, что он имел свой маленький угол. Мать он иногда не видел неделями. Тогда на помощь приходила бабушка, с которой мальчик не находил общего языка с пеленок, так как для той ее собственная дочь была не кто иной, как «блядь» и «проститутка». Она кричала об этом на весь двор, и ребенок, не понимая еще слов, чувствовал, что его мать обижают.

Глава 2

– Никак огород полила? Это к дождю, Ленка, ты, не подумавши, сделала, – прервала ее мысли мать. – Чего это кобель от тебя так поздно ушел? Ты его еще, небось, и кормила, от дитя кусок оторвала для своего кобеля? Ох, Ленка, Ленка! – Она покачала головой.

– Никого я не кормила, – покосившись на мать, бросила Лена. Настроение что-нибудь сделать в саду исчезло. Она направилась к дому.

– Молоко-то чего не взяла? – спросила вслед мать.

– Принесешь, не переломишься, – со злостью ответила дочь.

Надо успеть до прихода матери убрать в комнате и замочить белье. Сейчас начнет совать свой нос во все кастрюли и щели. Сколько они уже живут отдельно, а она не может привыкнуть, что у дочери своя жизнь,. и ей вовсе не хочется, чтобы в нее вмешивались. Включив колонку, она набрала в пластмассовую, еще Данилкину, ванну воды. Налила туда отбеливатель, опустила постельное белье.

«Все! Теперь даже духа подонка не осталось». Окинув комнату придирчивым взглядом, точно ли не осталось чего от ночного гостя, она опять прошла в комнату сына. Конструктор лежал в коробке под кроватью. Взбив зачем-то подушку, она прижала ее к груди, ей казалось, что от всех вещей в комнате исходит запах чистоты и детства, как от этой подушки, которую она прижимает к себе. Закрыв ею лицо, она постояла так несколько минут: «Как же жить дальше? У нее нет и никогда не будет средств, чтобы выучить сына. Все говорят, что он умный мальчик. Ей и говорить об этом не надо, сама видит. Данил постоянно решает Сашкины задачи и уравнения – и в кого он такой?»