Черные Мантии
Шрифт:
– Ах, – воскликнул Гайарбуа, – Лекок видел короля!
– А разве он не заплатил вам за эту аудиенцию? Да, он видел короля: аудиенция, встреча, посиделки, называйте как хотите эти два часа, что они провели с глазу на глаз.
– А что сказал король?
– Гм! Гм! Вы прекрасно знаете, что король никогда не дает прямых ответов. Похоже, эти люди готовы предъявить целые чемоданы, набитые доказательствами: дипломами, нотариальными актами, письменными свидетельствами. Ришмон, Нондорф, Матюрен Брюно просто ничтожества по сравнению с этим Дофином! У них есть письма папы, Людовика Восемнадцатого, герцогини
– Что стало с его отцом? – спросил маркиз.
– Это секрет Лекока.
– А в чем вы видите здесь выгоду для короля?
Незнакомец вопросительно уставился на него.
– Ах, вот оно что! – удивился он. – Так, значит, вы ничего не знаете?
– Это я довел дело до сведения короля, – надменно произнес маркиз; слова собеседника явно задели его за живое.
– Согласен, но как почтальон, который вручает адресату запечатанный конверт. Я всегда интересуюсь вашими делами, дорогой мой. В наших агентствах принято смотреть несколько дальше кончика собственного носа. Король вполне мог бы извлечь выгоду… Сейчас вы поймете, что этот мерзавец Лекок великий политик. Представьте себе, что вся эта история с Дофином будет подтверждена юридически, а ведь если Лекок захочет, то он раздобудет доказательств в три раза больше, чем имеет сейчас: и вот пожалуйста, перед нами законный монарх…
– Достойный результат!
– Следите дальше за моими мыслями: раз именно этот король – законный, то, значит, имевшийся ранее другой законный король таковым больше не является; Генрих Пятый обращается в ничто.
– Но ведь этот новый претендент станет мешать вам не меньше, чем прежний!
– Отнюдь! Во-первых, Лекок преподнесет его на тарелочке. Во-вторых, новоявленный претендент очень милый юноша, готовый удовольствоваться титулом первого принца крови, весьма умеренным – не более миллиона – годовым доходом, королевским замком для постоянного жительства и дворцом в Париже. Словом, Карл Пятый, не хватает только рясы: вдовствующий король…
– Он отрекается! – воскликнул маркиз.
– Черт побери! В нашу же пользу! И семейство Карла Десятого, эти упрямые шуты, живущие воспоминаниями о Людовике Пятнадцатом, остаются с носом, а предместье Сен-Жермен потешается над ними в свое удовольствие!
– Черт меня побери, – восхитился Гайарбуа, – вот так комбинация! И она удастся?
– Если я того захочу, – отчеканил незнакомец.
– И если будут деньги, – дополнил маркиз.
Выспренно, однако не без почтительности, незнакомец ответил:
– Лекок готов предоставить четыре или пять миллионов.
– И откуда только он их выудил! – проворчал Гайарбуа.
– Если в его распоряжении действительно находится армия Черных Мантий… – задумчиво произнес незнакомец, постукивая себя пальцем по лбу.
Кортеж миновал улицу Фий-дю-Кальвер.
Смешавшись с толпой, но вовсе не для того, чтобы следовать за процессией, Этьен выловил из нее одного из тех чудаковатых типов, паяцев нашего цивилизованного общества, которых жители окраинных кварталов с присущей им вульгарностью величают «комедиантами», а в театрах и окружающих их кабачках именуют «артистами». Обычно эти люди грязны, плохо причесаны и облачены
Этьен говорил, не переставая, не думая о том, правильно ли он употребляет то или иное слово; он спешил изложить сюжет своей драмы этому потертому фанфарону, и тот, вспоминая, уж не знаю какой, театр, на сцене которого он некогда упражнялся в красноречии, утешал себя тем, что его непревзойденный талант наконец-то обрел почитателя.
– Я остался один, – говорил Этьен, – мой соратник женится и бросает наше ремесло. Он очень умен, но он никогда бы не сумел преуспеть. Мой дорогой Оскар, я хочу, чтобы вы непременно сыграли в моей пьесе, получив за свою роль не менее пять сотен, но для этого вам надо заинтересовать ею вашего директора.
– Мой директор осел, – честно ответил несравненный Оскар.
– Дело в том, что я еще не распределял роли в своей пьесе, а такой великолепный актер, как вы…
– А сколько вы платите, Фанфан?
– Столько, сколько вы захотите.
Чтобы соблазнить этого всемогущего Оскара, которому сам директор был недостоин чистить башмаки, Этьен отдал бы всю свою молодость. Оскар потребовал подогретого вина.
– У моего соавтора было слишком много литературных претензий, – продолжал Этьен, когда они сели в одном из тех актерских кафе, которые во множестве выросли вдоль бульваров и куда обычно ходят статисты.
– Нет, вы только подумайте! Век Корнеля канул в небытие, мы вырвались вперед! Теперь самое главное – это сюжет…
– И табак, – добавил Оскар.
– Официант! Табаку… У меня есть сюжет – острый и современный.
– Огня! – приказал Оскар.
– Официант! Огня!.. Мой сюжет…
– Что касается меня, – задумчиво произнес Оскар, – то я бы не отказался немного перекусить.
– Официант! Холодного мяса!.. Мой сюжет…
– Мне годится любой сюжет!
– Мне показалось, что вы заинтересовались…
– Необычайно!.. Но я питаю слабость к сардинам в масле.
– Официант, принесите сардины в масле!.. Я предлагаю вам сотрудничество: вы меня поняли?
– Нет, я сделаю вам из вашего сюжета три пьесы по шесть франков или же одну за тридцать, если вас так больше устроит… давай перейдем на ты, малыш!
– Согласен! – воскликнул Этьен, дрожа от счастья.
– Тогда закажи мне паштет из гусиной печенки, да только свежий! Я обожаю его!
– Официант, порцию паштета из гусиной печенки… Вот как я понимаю соавторство. Оба автора разрабатывают сюжет драмы, но на самом деле это действующие лица…
– Кто их придумывает? – перебил его Оскар, набивая рот паштетом.
– Никто… то-то и оно, что на самом деле драма, в которой они участвуют, вовсе не придумана, а самые что ни на есть подлинные события, улавливаете?
– Все схвачено, старина.
– И что вы на это скажете?
– Рюмку коньяку!
– Официант, рюмку коньяку! Там есть некий повеса, у него в комнате стоит шкатулка…
– Для меня?
– Как они торопятся, эти актеры! Шкатулка принадлежит Олимпии Вердье.
Оскар встал.