Черные молнии. Повелитель Ижоры
Шрифт:
Для надежности он проверил остальные датчики. При необходимости он мог узнать точные координаты и даже, будь посветлее, увидеть дочкин «мини» со спутника. Но сейчас это не требовалось. Николай Павлович и сам частенько парковался у этого ночного магазина, по пути из офиса домой. Все в порядке, решил он. Никуда детишки не денутся.
А вот с Ником все было плохо.
Николай Павлович включил камеру, размещенную в его палате (врачи разрешили, да попробовали бы не разрешить). В окне виднелся темный парк с редкими синими фонарями; ночник крохотной луной светился на стене. Под одеялом
Уже не первый день малыш оставался таким. На интенсивной терапии Мирский не настаивал, боясь раскрыть все карты врачам. Кое-чего знать им совершенно не следовало. Для них он был обычным переутомившимся подростком, серьезно слетевшим с катушек в своем колледже.
Как это у него в спальне на плакате написано? Death is the only escape?
Ногти в черный цвет выкрасил. И это мой сын?
Николай Павлович вздохнул. Тронул пульт, и панели на стенах погасли. Просторная спальня разом потеряла жилой вид: теперь она напоминала станцию метро где-нибудь в индустриальном районе – если, конечно, посреди вестибюля метро уместна дорогущая итальянская кровать с балдахином.
Мирский насупился, поморгал, привыкая к новой картине мира.
Уселся в кресло. Повинуясь его слову, шторы расползлись в разные стороны – беззвучно и послушно. Это отвлекло Николая Павловича от тягостных раздумий.
Прихлебывая из стакана, он глядел из-под полуприкрытых век на темные окна. Заросший сад, освещенный луной, совершенно незнакомым казался в этот час. Вот Мирский прищурился: там, внизу, между деревьев, клочья тумана шевелились и наползали друг на друга. Призрачные фигуры возникали и растворялись. Сознание тоже туманилось – то ли от виски, то ли от чего еще. Но сон не шел.
Мирский усмехнулся чему-то. В тишине ночи слышно было, как внизу в дверь скребется Кобэйн. Дверца хлопнула. Кот, царапая когтями паркет, пронесся по коридору. Улыбка скользнула по губам Николая Павловича.
Мирский решил покормить кота. А решив так, он поднялся, взял со столика золотые часы, рассеянно взглянул: полпятого. За окнами светало. Напоследок он выглянул в сад. Туман лежал на земле, синие фонарики подсвечивали дорожки. Никого там не было, да и быть не могло.
Показалось.
* * *
«Смотри под ноги, – прошептал Фил. – Проходи за мной, осторожно».
Железная дверь с грохотом захлопнулась за спиной: Лена не догадалась ее придержать. От неожиданности она застыла на месте. Филипп потянул девчонку за рукав.
В подъезде плотно, по-домашнему, пахло мусоропроводом. Лампы были разворованы еще в прошлом году; последние уцелевшие кое-как освещали надписи и рисунки на стенах. Надписи сообщали, кто, когда и с кем, рисунки поясняли, как именно. Как? А по-разному. «Такого, наверно, даже в темном зале не бывает», – думал Фил. Лена не стала рассматривать подробности. Спросила брезгливо:
– Сам рисовал?
– Это дети, – пробормотал Филипп.
– Талантливо.
Лифт проснулся где-то на двадцатом этаже и повлекся вниз, завывая, как электрический танк из игры
Дверь со стоном отползла в сторону. Кабинка оказалась чистой – рекламная фирма как раз обновила расклейку, – и Фил снова вспомнил, как по-хулигански он выглядит. Наверх они ехали в молчании. Фил старался угадать, о чем Лена думает. Он поднял на нее глаза и испугался: ее лицо было бледным, совсем бледным.
– У тебя болит что-нибудь? – спросил он, тронув ее за руку.
– Так. Ничего. С девочками бывает.
Наконец лифт выпустил их, и вот они уже стояли у Филипповой двери.
– Давай тихонько, чтобы мать не проснулась, – Фил осторожно приоткрыл дверь. Лена кивнула как-то неуверенно.
Часть 5
Они не стали включать свет в прихожей. Очень осторожно, неслышно ступая, пробрались в комнату Фила. Заперли дверь на задвижку.
Лена остановилась, осматриваясь.
– Фил, послушай... – начала она.
– Да что с тобой?
– Покажи, где у вас ванная, – тускло произнесла Лена. Фил вышел, показал.
Вернулся. Устало присел на кресло, оглядел свою берлогу: вот панорамный экран (сейчас темный, мертвый), вот его гордость – самосборный комплект лазерных установок (строить у себя дома графические модели было дорогим удовольствием, но каждый визионер просто обязан был так делать). В той, старой игре он столько раз приглашал Lynn к себе домой, но неведомый друг неизменно отказывался: и в самом деле, это было не по правилам. Что тут еще? Под столом куча кабелей. Картинки на стенах. Давно висят... Ага, вот это не надо бы ей показывать. Он вскочил, сорвал со стены глянцевый постер, свернул и кинул на книжную полку повыше. Затолкал под кровать старые носки и еще какую-то дрянь – он не рассматривал, что именно. Подумав, вытащил из шкафа свежую футболку, полез прочь из старой. Тут-то и скрипнула дверь. Он поборолся с рукавами, просунул голову в воротник и увидел, что Лена вернулась и смотрит на него.
– Ванная у вас просто супер, – сказала она. – Только горячей воды почему-то нет.
Фил промолчал. В его районе никто не задавал таких вопросов.
– Слушай… – Лена уселась на краешек кровати. – Может, у вас попить что-нибудь найдется? Горячего? Что-то знобит.
– Можно кофе. Я знаю, где… – начал было Фил, но почему-то умолк. – В общем, могу принести.
Стараясь не шуметь, он отправился на кухню. Там включил чайник, достал из тайника полупустую бутылку. Как будто он не знает, где мать ее прячет. Сколько лить? Побольше? Так, теперь чаем разбавим, будет незаметно.
Лена стояла возле его стола. С любопытством рассматривала сборники программ на полках.
–А что это… – она поставила чашечку на стол. – А что это у тебя за диски?
– Старые. От отца остались. Там какие-то программы, графика.
– Ты смотрел?
– Я пробовал закачивать. Даже старый дисковод на алиэкспрессе купил. Но там ничего не понятно. Половина программ как будто не доделана…
– А кем у тебя отец был?
– Программистом. Мать говорила.
– А где он теперь?