Черные начала. Том 7
Шрифт:
Они показались на следующий день, двигаясь буквально нам на перерез, что меня уже смутило. Было такое ощущение, будто они хотят перегородить нам дорогу, чтобы не оставить никаких шансов избежать встречи с ними. По идее, договориться с ними должен был толстяк, но вижу, что переговоры зашли в тупик, раз никто нас не пропускает.
— Что-то их слишком много, если так подумать.
— Мы… им поможем? — тихо спросила Люнь.
— А как же избавить мир от нищеты? — удивился я.
— Это как?
— Убить
— Юнксу! Ты дурак! Вот! — пискнула она недовольно и спряталась во мне, пока я, посмеиваясь, спрыгнул на землю и направился в начало остановившегося каравана.
Там Умхи недовольным взглядом сверлил толпы беженцев, которые смотрели на нас голодными затравленными и напуганными глазами, но тем не менее не спеша пока уходить. Думаю, что, если рубануть перед ними сильнейшим ударом, от них и след простынет, но чёт я слабак и тряпка и на такое у меня сил не хватит.
— Что, подходили уже? — подошёл я к Умхи.
— Просятся в телеги, чтобы мы их довезли до города.
— И?
— Я им сказал идти на своих двоих, если не могут заплатить, — ответил он как само собой разумеющееся. — Нас бы они вряд ли прокатили на своём караване без денег. На то это и караван ведь. Это не говоря о том, что они, судя по всему голодные.
— Но они не уходят.
— Нет, видимо подумывают попробовать взять измором и силой навязаться. Видят, что у нас нет охраны.
Я окинул взглядом толпу. Уставшие, грязные старики, женщины и дети стояли перед нами вытянувшись линией и полностью перекрывая путь. Версия, что они могут напасть на нас, выглядела фантастичной, но я и без рассказа толстяка понимал, на что способны люди, когда хотят выжить.
— Я поговорю с ними, — сказал я, направившись к людям.
Те, будто на тепло, потянулись молчаливо ко мне обступая, но вышел вперёд старик, как их представитель.
— Ясного солнца над головой, человек, — произнёс он хрипло.
— И вам того же, — ответил я.
И буквально почувствовал, как изменилась обстановка. Люди стали более напряжёнными, более хмурыми и даже, я бы сказал, враждебными. Все, кроме старика, который сохранял беспристрастность.
Проблема, скорее всего, в том, что я просто ответил не так, как положено. Это в их глаза выглядело, наверное, как если ты скажешь человеку «здравствуйте», а он тебе «ну здравствуй, и чё?». А раз так, то значит я либо враждебен к ним, либо не расположен вести мирный диалог и как-либо договариваться.
Но тут просто везде по-разному здороваются. Где-то простым «здравствуйте», где-то уже более мутной схемой как «светлого дня и доброго пути тебе». Я представил себе в голове, приходишь в какой-нибудь регион, а там с тобой здороваются «чтобы в жопу мягко входило», так как там привыкли превозмогать невзгоды, а ты и не знаешь, как реагировать.
— К сожалению, в эти сложные дни мы вынуждены
— Какой именно? — тут же спросил я.
Он печальным взглядом (не факт что не наигранным) окинул взглядом толпу позади себя.
— На нас напали, мы потеряли всё, включая даже мужей, братьев и сыновей. Нам пришлось оставить всё, что было с нами, ради наших детей и жизней. Мы лишь просим телег, кои у вас пустые, чтобы добраться до ближайшего города.
— До него же… что-то около двух суток осталось, нет? Сами не дойдёте?
— Двое суток ходу, да, но, к сожалению, мы обессилены, и не все смогут уйти далеко.
— А если я вам откажу, то что, вы нападёте на нас? — поинтересовался я.
Толпа тихо, но очень недовольно загудела. Женщины засверкали глазами, старики забурчали. И тем не менее никто не рискнул подойти ближе, чтобы высказать своё недовольство прямо. То ли боялись, то ли слушались старика, что передо мной.
— Если и вы нам откажете, то со всем недовольством нам придётся всё же отступить.
Нет, я не то чтобы не хотел им помогать или ещё чего. Конечно, я помогу, но как бы надо было сразу расставить все точки над «и», кто хозяин в караване, и что ничего требовать они от нас не могут. Показать, что с тех же успехом я могу их и послать, если мне что-то не понравится. А то я знаю таких людей — ты им помогаешь, а потом они думают, что ты им во всём обязан теперь помогать, ведь они жертвы. Что-то типа «яжматерей», но на лад спасённых.
Я обвёл взглядом людей.
— Допустим… А нам что?
Толпа ещё недовольнее забухтела.
— Нет, если кому-то что-то не нравится, своим ходом и до города, вас здесь никто не держит! — громко произнёс я.
— Не горячитесь. Мы все слишком устали и напуганы, — миролюбиво произнёс старик. — Женщины боятся за детей, старики за всех, потому мы…
— Что взамен? — повторил я. — У вас тут есть… алхимики? Может целители? Хоть кто-то?
Но все качали головой.
— Мы гончары да охотники, да и то, охотников немного, ведь мужья не с нами, — произнёс старик.
— У… у меня есть золотое кольцо, — вышла неожиданно одна и женщин.
— У меня цепочка.
— Пилюли лечения…
Люди начали выходить, перечисляя всё, что у них при себе было, но… Короче, взять с людей было просто нечего. Вообще нечего.
— Молодость… — вперёд даже вышла молодая девушка.
Хотя вряд ли я бы вообще что-то взял с них, если честно. Это скорее была показуха, чтобы у людей не было желания прокатиться у нас на шее. Просто еcли быть добрым и мягким, типа «да, конечно мы поможем», они начинают наглеть. Зато когда ты показываешь, что берёшь их на борт, скрипя сердцем, и готов вышвырнуть при первом же промахе, все становятся прямо шёлковыми, чтобы не рисковать.