Черные начала. Том 8
Шрифт:
Она пробовала убегать раз за разом, иногда даже прихватывая на тот свет людей, несмотря на наказания. Побои и голод не сломили её, и очень скоро Лин оказалась среди новых людей.
Или, будет правильнее сказать, людей-кошек или маогуи, как они себя называли. Её продали им в таком состоянии, что ей не хватало сил даже огрызаться.
Сколько она у них пробыла? Лин не могла сказать точно, но достаточно, чтобы прийти в себя. Здесь её никто не трогал до поры до времени, и никто не пытался насиловать, но вместо этого пытались подчинить и плясать под свою дудку. Даже рабский ошейник повесили,
Пару раз у неё не было иного выбора, как сражаться на потеху публике с другими, и там Лин выходила неоспоримой победительницей, не оставляя шансов тем неудачникам, что выходили против неё. Кого-то убивала, кто-то уходил живым — здесь было важно позаботиться о себе, и её было не до того, чтобы сохранить жизнь сопернику, который пытается её убить.
И в какой-то момент эти маогуи продали её, что для Лин было своеобразной победой. Она выиграла, не сломалась, не покорилась, оставшись внутри всё такой же свободной.
И ей бы радоваться, но дальше стало гораздо хуже.
Здесь никто с ней не церемонился. Всё её путешествие превратилось в какой-то кошмар из издевательств, попыток изнасиловать и постоянных наказаний. Чего стоило, когда её накормили песком и солью, после чего бросили «сохнуть» в клетку под солнце за то, что она попыталась сбежать.
— Однажды… однажды ты пожалеешь об этом… — Я, Чёрная Лисица, обещаю тебе это. Ты будешь страдать и молить о смерти… — прохрипела Лин в лицо своему мучителю, который лишь рассмеялся на её слова (очень скоро он действительно пожалеет об этом).
А потом они приехали в город, и здесь её начали, наоборот, откармливать и отпаивать, чтобы придать товарный вид. Лин знала это, прекрасно понимала, к чем это ведёт, но ещё лучше понимала, что без сил шансов сбежать нет совсем, а товар, который продать не смогут, вряд ли ждёт что-то хорошее.
А потом последовало самое для неё страшное — унижение и беспомощность. Она могла всё перетерпеть, но от этого её внутренний мир трещал по швам, и тот стержень, который мог выдержать даже пытки под солнцем, начал разрушаться.
И её личный кошмар начался с «досмотра».
Как и любую девушку, её осмотрели на наличие дефектов, просто затащив на стол, где старая карга прошлась по каждому сантиметру тела, пока Лин держало за руки и ноги два лба. Прямо на глазах этих грязных, потных и похотливых животных, которые не могли отвести взгляда от её тела. А потом…
— Раздвигайте ноги, — прохрипела старая.
Как бы Лин не сопротивлялась, но всё её самое сокровенное оказалось на всеобщем обозрении, и в этот момент она почувствовала, как в голове будто что-то отчётливо щёлкнуло. И Лин забилась, завизжала, ударилась в слёзы, совсем не похожая на себя жёсткую и возмутимую. Она дрыгалась на столе, придавленная сильными руками, пока проверяли её, после чего была засунута обратно в клетку к остальным.
И когда другие девушки прошли это более-менее спокойно, у Лин была истерика. Обычная проверка для неё далась сложнее, чем издевательства под солнцем. Лин казалось, что она до сих пор чувствует там старческие пальцы, судорожно
После этого настало время продажи.
Лин бы предпочла оказаться на арене против самых страшных убийц, но оказалась на помосте под десятками взглядов богатых покупателей. И когда другие девушки вели себя спокойно, понимая свою участь и пытаясь свыкнуться с ней, у неё произошла вторая историка.
Красоваться голой перед мужиками, в глазах которых видна лишь похоть — это был ещё один удар по самым слабым её местам.
Она сбежала, недалеко, но сбежала, прорвавшись через охрану. Ей не хватило немного, чтобы вырваться, а на следующий день она вновь была на помосте, но теперь уже… расслабленная, опьянённая какой-то настойкой и теперь уже совсем беспомощная, глядящая на окруживших её людей взглядом, полным непонимания и боли.
Лин была красивой, совсем не типичной для этих краёв, пусть и без выдающихся форм, но с внешностью, которая так или иначе привлекала мужской взгляд, поэтому…
Сумафи взглянула в зеркало, прокручивая в голове всё то, что с ней произошло перед сегодняшним важным вечером. Воспоминания отдавались болью, а в глазах затухал последний огонёк той непокорности, который заставлял её держаться.
Теперь она была другой, совершенно другой.
— Сумафи, ты помнишь, какой сегодня день? — негромко спросила девушка, которая зашла в комнату.
— Помню… — пробормотала она.
Даже имя, её имя, Чёрная Лисица Вэй Лин исчезло, и теперь женщину, украшенную золотом, в отражении звали Сумафи. Самая старшая из всех присутствующих в этом гареме девушек, которую неожиданно взял к себе правитель города. Его не смутил ни возраст, ни отсутствие «чистоты», настолько Лин приглянулась ему своей дикой красотой.
Сумафи сидела в большой богато обставленной комнате с множеством зеркал, где девушки могли привести себя в порядок, прежде чем показаться перед своим господином. И сегодня настал тот день, когда она сама в первый раз проведёт ночь этим человеком.
Как она докатилась до этого?
Наверное, ответ крылся в том, что каждого человека можно сломать, у каждого есть своя слабость и для Лин это стало унижение и беспомощность. Стоило найти им слабое место, как её волю и стойкость начали разрушать: наркотики, уговоры, унизительные наказания, опять наркотики, опять уговоры и унизительные наказания, много унизительных наказаний и наркотиков. И вот в голове защёлкало так, что выдержать это уже было невозможно.
Руки опускались, внутренний мир трещал по швам, сознание менялось вместе с окружением, и стержень, который до этого только креп, разрушился. И вот уже нет никакой Чёрной Лисицы, есть Сумафи, сломленная и покорённая женщина. Больше в её голове ничего не щёлкает, а внутри нет даже намёка на сопротивление.
Сумафи посмотрела на свою руку, украшенную золотыми и серебренными браслетами, после чего взглянула на своё отражение.
Красивая, действительно красивая, подкрашенная и украшенная золотом, она теперь совсем не была похожа на прежнюю саму себя, простую и немного дикую гордую последовательницу пути Вечных. Это был другой человек, с другим взглядом и с другим характером.