Черные стрелы
Шрифт:
Как только стемнело, мужчина остановил повозку, разбудил отца, и они начали обустраивать место стоянки. Они намеренно не стали двигаться по тракту, так как это выходило значительно дольше, да и лишних денег на трактиры у деревенских жителей не было. То, что им удалось выручить за шкуры пойдет на нужды деревни.
Каждый житель глубинки всегда просил что-то привезти из города: дети ждали ярких игрушек и сладостей, девушки украшений, а старики целебных настоев, да отваров из трав, что не росли в южных краях. Только мужчины в деревне
Однако даже суровые охотники, подолгу пропадавшие в лесах, просили тех, кто отправляется в город привести что-нибудь для своих женщин и детей. Что-нибудь, чего сами они не могут достать и Тар вместе с сыном, всегда охотно соглашались, ведь что может быть лучше, чем подарить радость тем, кого знаешь уже очень давно и считаешь семьей.
Пилигрим Ульн познакомился с охотниками на выезде из города. Он дал обет посвятить свою жизнь путешествиям и просвещению тех, кто не желал обрести веру в Создателя или же утратил ее по каким-то причинам.
Поначалу Ульн попросил лишь подвести его, но когда узнал, что новые попутчики возвращаются в родную деревню, где нет ни жрецов, ни храмов, сразу же решил отправиться с ними.
Первоначально он собирался посетить в женский монастырь — Скелосову пустынь или, в простонародье просто Скелос, что значительно восточнее Зеленых полян. Пилигрим хотел преклониться перед местными святынями, но решил, что сам Альтос желает ему иной судьбы. Ульн узрел свое предназначение в просветлении тех, кто не видит истинного света веры и буквально напросился в попутчики к двум неразговорчивым мужчинам.
Тар, который занимал пост старосты деревни не имел ничего против, чем изрядно приободрил странствующего проповедника. Старик считал, что присутствие истово верующего человека пойдет на благо деревне, поэтому согласился на компанию Ульна.
Тенро, во всем прислушивающийся к отцу, также не имел ничего против присутствия жреца. Сам он не интересовался религией, но и не являлся ее противником. Он считал, что каждый имеет право жить, как хочет и верить в то, во что считает нужным, если это, разумеется, не мешает жить остальным.
Пока Тар с сыном разбивали лагерь и занимались костром, Ульн распряг лошадей и теперь негромко читал молитву Альтосу, вознося хвалу милосердному богу за то, что тот направляет стопы отрока своего.
Когда Ульн закончил, пламя костра уже весело потрескивало, отгоняя сгущающийся сумрак. Подобравшись поближе к костру, грузный мужчина протянул руки к огню, но тут к нему подсел Тар и попросил жреца помолиться за его умершую жену.
Вопреки тому, что сам он замерз и сильно проголодался, Ульн не мог отказать старику. Вновь опустившись на колени, пилигрим сложил пухлые руки на груди и снова воззвал к своему богу, моля всевышнего даровать покой
Сам Тар опустился на колени рядом с пилигримом, приняв такую же позу. Он был не грамотен и не знал слов молитвы, поэтому сосредоточенно молчал, с надеждой взирая на звездное небо и слушая монотонное бормотание Ульна.
Тенро наблюдал за ними, выкладывая из сумки небогатые запасы провизии: сыр, вяленое мясо, лук, воду да хлеб. Растянувшийся рядом с мужчиной волк, так жалобно смотрел на все эти приготовления, что был вознагражден за старания солидным куском мяса и ломтем хлеба.
Никого, не дожидаясь, Ар первым принялся за еду, умыкнув у охотника еще и луковицу, за что был в шутку ударен по хитрому носу.
— Мохнатый проныра, — осуждающе покачал головой Тенро, потрепав питомца за ухом.
С животными он ладил куда лучше людей и чувствовал себя свободнее. С тех пор, как он вернулся с войны, Тенро всегда сдерживал себя, подавляя прошлые привычки, неуместные в нынешней мирной жизни. Это не позволяло ему чувствовать себя свободно, в компании незнакомых людей.
— Снова балуешь его? — Ульн закончил молиться и Тар, поднявшись с колен, грозно зыркнул на волка. — Прожорливая зараза, он и нас, как-нибудь, слопает! Или, вон, лошадок!
— Будет тебе, отец, — примирительно улыбнулся Тенро, протягивая Тару мех с водой.
Недовольно засопев, старик напился и, отерев седую бороду, принялся за еду, ловко орудуя охотничьим ножом.
Первым закончил с трапезой, разумеется, Ар, после чего сразу же заснул. Тенро, доедая хлеб, улегся на теплый бок зверя, слушая бесконечную речь пилигрима о величии и милости Альтоса.
Ульн, казалось, вообще может говорить лишь о своем боге, однако эти его речи нисколько не надоедали охотнику. По голосу и выражению лица пилигрима, Тенро понимал, что тот верит всей своей душой, бескорыстно и искренне и он уважал жреца за это.
Однако слова Ульна не находили отклика в душе бывшего разведчика, привыкшего рассчитывать лишь на самого себя, да на боевых товарищей. Он видел усеянные трупами поля боя, разорванные на куски тела друзей, залитую кровью землю, измененных духами тварей и понимал, что в таких местах бога точно нет.
Ульн говорил, что Альтос живет в сердцах и душах людей. Но как тогда быть с теми, чьи души пожрали твари пограничных лесов, а сердца вырвали чудовища, словно вышедшие из ночных кошмаров?
В тоже время многие из солдат не теряли веры, даже когда гибли от когтей и клыков. Были ли он правы?
Тенро не знал ответа на этот вопрос. Возможно, если бы он рос в городе, где есть храмы, как многие из тех, с кем он служил, то угрюмый охотник видел бы жизнь иной. И все же судьба распорядилась иначе.
Мужчина не любил думать о том, чего не случилось и не случится. Он такой, какой есть и его это вполне устраивало. По крайней мере, пока. Оставив ночные беседы отцу и пилигриму, Тенро уснул.