Черные вороны
Шрифт:
В нагане было семь пуль, теперь осталось шесть. В чемодане у него имелся хоть и маленький, но запас, однако перезаряжать наган не было времени. Могли ведь ворваться, как только он начнет перезаряжать…
Ночь была лунная, и даже при тусклом лунном свете были видны дырки в белой двери, пробитые его наганом. И почему-то снова вспомнил Климов бедного старичка-литографа, и залатанные его локти, и его радостную улыбку, когда он рассказывал про секреты своего искусства… Может быть, он позавидовал теперь этому старичку?
Климов поднес наган к виску. Он все-таки медлил. Ему очень хотелось жить. Никогда еще он не думал, как хотелось жить тем людям, в которых он стрелял… И вот тут-то, когда ему самому осталась минута, может быть, две, он вдруг понял, что прожитое безрадостно и глупо, что за эти страшные полтора года он отдал самое дорогое на свете — ум и талант, которые у него, наверное, были, вот честное
И была у него секундочка — а это немалое время, если вся жизнь исчисляется несколькими минутами, — была у него секундочка, когда он подумал о том, с чего же началась эта путаница так изменившая все. Как получилось, что он, любимый ученик знаменитого Тихонова, стал грабителем и убийцей? С чего начался этот путь? Может быть, с танцев? С франтовства? С любви к модным штанам и остроносым ботинкам? Вздор. Тысячи людей танцуют в рабочих клубах, в ресторанах, на танцплощадках. Тысячи людей носят модные, иногда до уродливости модные брюки… А не в том ли он был, рок, загнавший его в чертову эту ловушку, что слушал он мудрые советы мастера с одной только мыслью: выучиться надо потому, что тогда будут больше платить?
Думать дальше не было времени. Дверь затряслась. Снаружи на нее налегали плечом, вот-вот мог не выдержать замок. Или сама дверь могла соскочить с петель…
Дверь номера взломали уже после выстрела. Так закончилась бездумная жизнь бывшего рабочего из литографии под Ленинградом,