Чёрный ангел

Клюева Варвара

Эдик и Надежда безмолвно посовещались, обменявшись взглядами, и вынесли решение в пользу сотрудничества с властями.

– Кто будет говорить? Ты?
– спросила Надежда.

– Один? У меня язык отсохнет. Давай по очереди.

Они говорили долго. Мерседес дополз до Ярославского шоссе и дальше покатил гораздо бодрее. Когда пришла пора съезжать с Кольцевой, осталось досказать совсем немногое. Надежда подала Геше знак тормознуть у обочины и торопливо закончила рассказ:

– В общем, что-то у меня не сходится. Я уже начинаю думать, что в Питера стрелял человек, не имеющий никакого отношения к истории с денежным мешком. Меня не покидает ощущение, будто в словах Питера о черном ангеле - Ирен заключен вполне рациональный

смысл. Во всяком случае, во всех остальных его словах он присутствовал. И даже в сказке про светлого ангела. Это он меня имел в виду. Я подбежала сразу после выстрела, нагнулась над ним. Шуба у меня белая, волосы светлые, да еще лампа сверху их подсвечивала. И именно ко мне Питер обратил просьбу насчет сына, только я ее тогда не поняла. Словом, если бы Эдик не сказал мне, что у Ирен никого из родни, кроме мужа и сына, не осталось, я бы предложила вам поискать ее сестру... или другую похожую на нее родственницу.

– Почему же не осталось?
– спросил Халецкий и задумчиво потеребил нос. Разве Лизавета вам не говорила?.. У Ирен есть очаровательная дочурка осьмнадцати годов от роду.

– Но... Но это... Не может быть!
– разродился наконец Эдик.
– Мы с Ирен были друзьями. Она рассказывала мне о детстве, о Лиске, об учебе в институте, о бывшем муже, о смерти мамы, о знакомстве с Петей - обо всем... Но ни разу - ни разу!
– даже не упомянула о том, что у нее есть дочь.

– Ну, полагаю, воспоминания о дочери не приносили Ирен большой радости. Дело в том, что около двенадцати лет назад милое дитя предприняло вполне, я бы сказал, осознанную попытку убить маму. Похоже, за эти годы дитятко поднабралось опыта...

26

Еще не проснувшись окончательно, Людмила поняла, что заболела. Голова налита чугунной тяжестью, горло словно наждаком терли, в глазах резь. Значит, не помогли ни коньяк, ни сауна, ни теплое молоко перед сном. Что неудивительно. Сколько она брела босая, практически раздетая, по снегу, пронизываемая ветром? Полчаса? Час? Когда ярко-красный "рено", ехавший навстречу по другой стороне дороги, с визгом развернулся и остановился рядом, Людмила уже не чувствовала ни ног, ни рук, ни ушей.

– Милочка, вы с ума сошли?! Быстро в машину!
– Тетка, сидевшая за рулем, едва ли не силой втащила ее в салон.
– Снимайте немедленно мокрое! Погодите, у меня где-то был коньяк... Ага, вот он. Выпейте. Да пей, черт тебя побери! Вот так. Теперь скидывай все с себя, налей в горсть коньяк и начинай растираться. Ты верх, я - низ. Давай ногу. Три как следует, не жалей себя. Заодно и руки согреешь.

Когда с процедурой растирания было покончено, добровольная сестра милосердия завернула пациентку в плед и спросила:

– Что у тебя стряслось?

Людмила не знала, что отвечать, и сочла за лучшее заплакать.

– Ну-ну, полно тебе!
– спасительница обняла ее и погладила по голове.
– Все уже позади. Отвезти тебя к врачу? Или, может, в милицию?

Людмила отчаянно помотала головой и заплакала еще горше.

– Та-ак, понятно, - пробормотала тетка.
– Тогда скажи, куда тебя отвезти.

Ответом ей были судорожные рыдания.

– Очень хорошо. Значит, едем ко мне.

В дороге она болтала, не умолкая, - видно, хотела отвлечь свою пассажирку от мыслей о пережитом. А Людмила исподтишка ее разглядывала.

Немолодая - лет сорок пять, не меньше. Острые черты лица, небольшой перебор с косметикой. На голове - такой короткий ежик, что и не разберешь, какого цвета волосы. Фигура вполне ничего, хотя, пожалуй, чересчур худая. Руки - маленькие и высохшие, похожие на птичьи лапки - унизаны дорогими перстнями. Обручального кольца нет. Судя по всему - одна из тех богатых, уверенных в себе баб, что предпочитают мужьям любовников.

– ...А вообще-то я страшная индивидуалистка, - говорила между тем тетка низким прокуренным голосом.
–

Слава богу, теперь это, скорее, достоинство, чем порок. Свободная, самодостаточная, состоятельная женщина - звучит почти как синоним слову "счастливая", ты не находишь? Могу позволить себе все, что хочу, а хочу я, в общем-то, немногого. Надежно отгородиться от вездесущей толпы тупых вонючих козлов и баранов, допускать к себе лишь немногих избранных, которые не вызывают у меня желания хвататься за автомат. Я даже фирмой своей руковожу из запертого кабинета с отдельным входом. Отдаю распоряжения исключительно по телефону или через секретаря - она единственная имеет доступ в святая святых. Общение с клиентами и чинушами полностью переложила на замов, которых выбирала долго и придирчиво. С одной стороны, чтоб была голова на плечах, чтобы умели принимать решения самостоятельно. С другой - чтобы не вздумали затеять у меня за спиной собственные игры. Для гарантии поддерживаю в них дух здорового соперничества - пусть приглядывают друг за другом, мне спокойнее.

В общем, на работе я себя оградила, а это самое сложное. Изолироваться в частной жизни - пара пустяков. Собственный дом, прислуга, приходящая только в мое отсутствие... Дом, разумеется, за городом, на московский особняк пока не накопила. Нет, наверное, уже накопила, просто не хочу жить в Москве. Она меня душит, всегда душила... Странно, я коренная москвичка, а родной город не выношу. Ты как: не против пожить за городом?

Людмила помотала головой.

– Не оклемалась еще?

– Почти оклемалась. Спасибо, - сипло ответила Людмила.

– Тогда давай знакомиться. Валерия. Ты можешь взять псевдоним, если хочешь. Мне нет дела до твоего настоящего имени, но нужно же как-то обращаться друг к другу. Так как прикажешь тебя называть?

– Даша.

– Ну и отлично. Премиленькое имя. Все, Даша, мы приехали.

Потом были сауна и теплое молоко на ночь. Только они не помогли. Болезнь притаилась в засаде и взяла свое, когда Людмила заснула. Вообще-то в этом было свое преимущество. Людмила получила тайм-аут. Валерия не выставит ее, больную, из дома и не будет приставать с расспросами. А если все-таки пристанет, можно потерять голос. Ей, Людмиле, необходимы два-три дня покоя, чтобы подумать, как быть дальше.

Однако тяжесть в голове, боль в горле и ломота во всем теле не способствуют мыслительному процессу, а задача, которую Людмиле предстояло решить, требовала самой интенсивной работы серых клеточек. Если решение не найдется, ей конец. Оценить масштабы катастрофы она могла даже в теперешнем состоянии.

Где, в какой момент подлая судьба подставила ей ножку? Почему все пошло наперекосяк? Ведь у нее был такой замечательный, такой безупречный план!

Людмила едва не сошла с ума, когда узнала, что Эта Тварь завела хахаля и ждет ребенка. Светлана Георгиевна, видя, что проверенная годами методика приведения нервов в порядок внучке не помогает, переполошилась и начала наводить у знакомых справки о психиатрах. Но все обошлось. В конце концов травы, гимнастика и контрастный душ сделали свое дело. Людмила взяла себя в руки и начала думать. Ей было всего шестнадцать лет, но недостаток жизненного опыта вполне компенсировала острота ума.

Итак, дано: женщина, много лет назад отказавшаяся от дочери и счастливо живущая с недавно обретенным любовником в ожидании нового ребенка. Требуется: помирить женщину с дочерью, заставить ее заботиться о некогда брошенной девочке не только до но и после совершеннолетия последней.

Как этого добиться? Сделать так, чтобы мать испытала острую нужду в дочери. Устранить каким-то образом любовника и подставить плечо, когда надломленная душевно и физически (роды!) женщина останется одна с младенцем на руках. Конечно, Людмиле не слишком улыбалось мыть задницу вонючему ублюдку, но ради обеспечения своего будущего она была готова на жертву.