Черный Баламут. Трилогия
Шрифт:
Ладно, речь о другом.
– Убить!
– в последний раз выкрикнул я и обнаружил, что кричу в полном одиночестве.
– Убить брахмана?
– эхом донеслось от ступенек.
Наверху стоял Учитель Отваги. Гурукал.
Он всегда приходил после того, как Гуру, его помощник, закончит проводить разминку.
– Убить брахмана?
– сухо повторил Учитель Отваги. И, занавесив глаза морщинистыми черепашьими веками, процитировал нараспев:
Мы умолкли, внимая.
Все-таки не зря Учитель Отваги - наш деревенский пандит-сказитель. Вот уж у кого на каждый случай найдется по сотне цитат из Святых Писаний! Да и в рукопашной схватке нет ему равных - я, Силач, смазываю кокосовыми выжимками синяки на предплечьях и голенях, когда Гурукал вызывает меня для показа нового и закрепления старого.
А я способен…
Ладно, речь о другом.
– Вы сильнее Индры?
– спросил Учитель Отваги, спускаясь.
– Вам не страшна Дваждырожденная Смерть?
Я потупился.
Хотелось отбросить боевой шест куда подальше, но я стеснялся делать это на глазах Гуру и Гурукала.
– Он совершил все как положено?
– Учитель Отваги обращался только к Учителю, словно нас и брахмана, предмета раздора, в Святом Месте не было.
– Да, Гурукал. И наилучшим образом.
– Тогда зачем эти крики "убить"?
– Я не кричал "Убить!", о мудрый! Я лишь спросил у него: что мне теперь с ним делать?
– Он ответил?
– Не успел.
Учитель Отваги взглянул на брахмана.
Тот до сих пор стоял на коленях и спокойно рассматривал алтарь.
При взгляде на изображение Рамы-с-Топором в его черных глазах зажигались странные искорки, смысл которых был для меня неясен.
– Как твое имя, о брахман, любитель гулять ночами в недозволенных местах?
Учитель спрашивал серьезно, ожидая такого же серьезного ответа.
– Зовут меня Дроной, о источник спасения.
– Брахман легко поднялся на ноги, и я увидел, что низкорослый Учитель Отваги выше его на целых пол-ладони.
– И я полагаю, что Святое Место входит в число мест дозволенных, но дозволенных не всем.
– Чего же ты хочешь?
– Чтобы Святое Место приняло меня в качестве старательного ученика.
– Ты брахман, а мы - шудры. Будет ли это соответствовать Закону и текстам священных Вед?
– Братья-Всадники, божества утренних и вечерних сумерек, считаются меж богов шудрами из-за своей приверженности к лекарскому делу. Что не зазорно для небожителей, то не зазорно для меня. Некогда шакал наставлял божественного мудреца Черепаху, родителя богов, в сокровенной сути Писаний - насколько я ниже Черепахи-риши, настолько ты, о достойнейший, выше шакала! Будь моим учителем!
– Брахманы привержены Ахимсе - учению о ненасилии. Будет ли тебе прилично наносить удары и получать их?
– Ученику прилично получать удары палкой от своего Гуру. Нет в этом позора, нет и вреда, кроме Пользы.
– Пойдем, - вместо ответа или следующего вопроса сказал Учитель Отваги.
И впервые за шесть лет мы, прервав занятие, вышли из Святого Места наружу.
Оказавшись на поляне, мы зажгли факелы по приказу Гурукала. Ночь отступила на все десять сторон света, и хохлачи-дронго с клекотом брызнули в заросли олеандра. Где-то совсем рядом захрюкал потревоженный вепрь. Мы прислушались, и вскоре треск кустов подтвердил: зверь вслепую унесся прочь.
– Силач, подойди!
– сказал мне Учитель Отваги.
Я подошел, втайне гордясь выбором Гурукала. Если требуется проучить болтливого брахмана, любителя совать свой длинный нос в пасть леопарда, лучшего человека, чем я, не найти. Потому что нрав у меня горячий, и однажды я на спор бодался с бычком-двухлеткой, а затем перегрыз бамбуковую палку толщиной в два с половиной пальца и, кроме того…
Ладно, речь о другом.
Забрав у меня факел, Гурукал кивнул Гуру, и помощник Учителя Отваги завел мне руки за спину, плотно стянув запястья лианой. После чего укрепил на груди дощечку из дерева калияка, чья желтая древесина долго сохраняет приятный аромат.
В дощечку были врезаны два бронзовых кольца на близком расстоянии друг от друга.
Я уже знал, что последует за этим, и втайне даже огорчился. Было бы гораздо приятнее попросту надавать тумаков нахальному брахману-птице… Да, тумаки есть тумаки, что подтверждено Святыми Ведами, которых я ни разу не читал.
Но продемонстрировать чужаку тайное мастерство презренных шудр тоже было достаточно неплохо.
И душа моя возликовала.
Думаю, в следующем воплощении я обязательно стану кшатрием, великим воином, защитником друзей и грозой для врагов. Ездить придется на золотой колеснице, застеленной шкурами тигров - а как же иначе?!
– под царским зонтом, бренча колокольцами. А звать меня будут по-прежнему Силачом… скромно уточняя - Силач-из-Силачей. Минут годы, я прозрею и вспомню, кем был раньше, преисполнясь…
– Не вертись!
– строго бросил Гуру.
Отвесив мне хлесткий подзатыльник.
Я расстроился, а Гуру привязал к кольцам два длинных ремня, на концах которых крепились шары из хлопка - каждый размером с голову шестимесячного младенца.
Факел дважды ткнулся в шары, хлопок мгновенно занялся, и досужему взгляду вполне могло бы показаться: сейчас, сейчас огненные головы ударятся макушками о землю, отскочат и вцепятся жгучими челюстями в Силача-ленивца! Я еще раз расстроился, потому что скуластое лицо брахмана-птицы оставалось бесстрастным, а другого досужего взгляда мне было не дождаться! Впрочем, время для посторонних мыслей вышло до последней кшаны [101] .
101
Кшана - миг, мгновение, 4/5 секунды.