Чёрный беркут
Шрифт:
— Ну, Ёшка, проклянешь тот день, когда тронул меня! Кровавыми слезами заплачешь...
Кайманов дословно перевел коменданту его слова.
В дровах нашли несколько бязевых мешочков, как видно сделанных из мужского белья, с одной стороны зашитых, с другой — завязанных тесемками. В каждом — около килограмма опия. Мешочки были сложены на плотно утрамбованной земле. Видно было, что трамбовали совсем недавно.
— Копайте здесь, — приказал Карачун красноармейцам. Через некоторое время из ямы извлекли замотанные в мешковину два небольших ящика с заплечными ремнями. Карачун
— Радиостанция? Кому? — обернувшись к неподвижно сидевшему у стены Сеиду-ага, спросил комендант.
— Твой Кара-Куш знает, — криво усмехаясь, ответил старик.
— Говорит, что я знаю, — перевел Яков.
— Мордовцеву? — Федор вскинул брови. — А почему ты об этом должен знать?..
То ли от усталости, то ли от нового приступа малярии Яков почувствовал себя совсем плохо. Придерживаясь за стенку дувала, он побрел в сторону от двора, в котором все еще продолжался обыск. В глазах потемнело, тошнота хватала за горло, начиналась рвота. Добравшись до сарая соседнего двора, он прислонился лбом к стене, изо всех сил цепляясь скрюченными пальцами за низкую глинобитную крышу, боясь, что вот-вот свалится.
— Плохо тебе?
С трудом понял, что вслед за ним пришел Карачун.
— Пройдет...
Карачун помолчал, дожидаясь, пока Кайманов преодолеет слабость.
— Закончим здесь, поедем Флегонта брать, товарищ майор, — сказал наконец Яков, тяжело дыша, чувствуя острый запах овечьего хлева, трав и просушивавшегося неподалеку кизяка.
Где-то совсем рядом послышался детский голос:
— Яш-улы, а яш-улы, послушайте, что я вам скажу. Подойдите сюда.
Кайманов скосил глаза, увидел девочку лет десяти, выглядывавшую из виноградника. Карачун подошел.
— Яш-улы, кого вы ищете, там, где голубая калитка, — сказала девочка и тут же исчезла.
Кайманов перевел Карачуну ее слова. Усилием воли он преодолел слабость, оторвался наконец от спасительной крыши.
Карачун вернулся во двор Сеида-ага, позвал председателя аулсовета. Возвратился и Яков. Ему почему-то вспомнился вопрос Светланы, бывал ли он в театре? Подумал: «Здесь, в ауле Эрик-Кала, театр получился на славу. Только спектакль разыгран еще не до конца. Если девочка сказала правду, в доме с голубой калиткой — Шарапхан со своими дружками... Будут отстреливаться...»
ГЛАВА 7. МАТЬ
Просторный двор обнесен высоким дувалом. Вход — единственная калитка, окрашенная в голубой цвет. В стене дувала пролом.
Уже стемнело, когда Карачун, Кайманов, председатель аулсовета и красноармейцы-пограничники Скрипченко и Ложкин подошли к голубой калитке.
— Скрипченко, на крышу кибитки! — распорядился Карачун. — Ложкин, к пролому!
Карачун, Кайманов и председатель аулсовета вошли во двор. В дальнем его углу — мазанка. Дверь заперта большим замком. Рядом сарай-кладовая. Тоже под замком.
У входной двустворчатой двери кибитки их встретила седая женщина.
— Пусть выйдет хозяин! — перевел ей Яков распоряжение Карачуна.
— Хозяина нет дома!
— Открывайте кибитку...
—
— Значит, гости здесь, — вполголоса сказал Карачун. — Скрипченко, возьми под прицел вон ту мазанку! — крикнул он сидевшему на крыше пограничнику. — Пропустите нас, баджи.
Из-за спины старухи появилась девушка лет семнадцати.
— Ай, яш-улы, — певуче произнесла она. —Мужчинам заходить нельзя: в кибитке рожает женщина.
— Посмотрим, какие там роды, — сказал Яков и толкнул створку двери. Они вошли в кибитку, быстро огляделись: справа железная печка, в углу расстелена кошма. На кошме — здоровенный мужчина восточного типа в черном тельпеке, с черной бородой.
— Откуда?
— Иду из аула Ак-Су в город.
— Документы.
Незнакомец, не спуская глаз с вошедших, запустил руку под кошму, будто за документами. И вдруг мгновенно вскочил, с ножом в руке бросился на Карачуна. Комендант вовремя подставил ногу, Кайманов ударил бандита маузером по голове. Все произошло в доли секунды.
— Вяжите ему руки! — приказал Карачун председателю аулсовета.
— Вох! Вох! — запричитала, опускаясь на пол в углу комнаты, женщина, хозяйка кибитки.
Под подушками в углу — груда одеял. Яков отбросил в сторону одно, другое... Под одеялами вдруг что-то зашевелилось, из-под них неожиданно выскочил второй главарь, плотный, рыжебородый, голубоглазый.
Не дав ему опомниться, Карачун наставил на него маузер. Яков быстро связал ему за спиной руки.
— Вох! Вох! — снова на всю кибитку запричитала женщина. Молодая туркменка молча следила за Каймановым и Карачуном черными ненавидящими глазами.
Карачун приказал вошедшему в кибитку красноармейцу охранять связанных бандитов и присмотреть за женщинами, вышел вместе с Яковом во двор.
— Выбивайте дверь в кладовку!
Под ударами прикладов дверь рухнула. Вслед за Ложкиным в кладовку вошли майор Карачун и Кайманов.
Возле стены на коврике — три чайника и три пиалы с недопитым зеленым чаем. Из-под мякины, что свалена в углу, торчит нога в шерстяном чулке. Чулок усеян мелкими репейками высокогорной травы кипиц, той самой, которая растет на границе только в районе заставы Большие Громки.
«Вдруг Шарапхан?» — подумал Яков.
— Тяните его за ногу! — приказал Карачун. Бандит не стал ждать, пока его вытянут, выскочил сам.
Это был нестарый, среднего роста человек, даже отдаленно не похожий на Шарапхана.
Всех троих задержанных вывели во двор.
— Кто такие? — перевел Яков вопрос коменданта, поочередно освещая бандитов фонариком.
— Мы — путники.
— Назовите имена.
Можно было заранее предвидеть — назовут вымышленные имена. Но Карачун и Яков знали, с кем имеют дело. При свете фонаря они хорошо рассмотрели бандита с такими необычными для этих мест голубыми глазами, каштановой бородкой и каштановыми же густыми волосами. Это — Атагок, крупный бай, ранее эмигрировавший за кордон. Другой бандит, у которого на шерстяных носках остались репейки высокогорной травы кипиц, тоже был знаком коменданту по описаниям носчиков опия.