Чёрный беркут
Шрифт:
Яков молча смотрел на убитого контрабандиста, с которого пограничники стаскивали торбу, и старался убедить себя, что иначе поступить не мог. В сущности, все получилось так, как и должно было получиться... Все так же светит солнце, так же ветер покачивает цветы, шевелит у его ног листву редкого в природе кустарника гумитрагана, зеленым шаром укрепившегося в расщелине скалы. Яков наклонился и отломил веточку. В надломе выступил молочный сок, который, как говорят сборщики гумитрагана, идет на очень дорогой авиационный клей. Якову показалось, что капли сока становятся алыми.
И
— Э-э, Ёшка! — уловив настроение друга, воскликнул Барат. — Ты совсем бабой стал. Мужчина должен быть — вот! — Он выхватил свой бичак. — Крепкий как сталь! Сердце у него должно быть — вот! — Поднял кусок щебня. — Твердый как камень! Тогда — мужчина! Врага убил — пользу сделал! А ты собрание сам себе проводишь...
«Барат прав, — подумал Яков. — Какой может быть разговор! Пуля за пулю!» В душе он даже почувствовал гордость, что так метко стрелял. Втайне хотелось, чтобы сейчас здесь был Аликпер. Но вполне хватит и рассказов Барата. Уж в бригаде-то и в поселке он распишет, как Яков победил контрабандиста.
Яков искоса посмотрел на Барата. У того был самый счастливый вид. Ничуть не завидуя, он явно гордился другом. Выставив грудь, туго обтянутую старенькой, выгоревшей на солнце, торчавшей колом от высохшего пота рубахой, он с таким независимым видом отставил ногу и посматривал на Карачуна, будто на ноге был не залатанный чарык, а шитый золотом сафьяновый сапог.
Теплое чувство охватило Якова. «Сагбол [27] тебе, Барат, что для тебя Ёшка всегда хорош, всегда прав...»
Попрощавшись с пограничниками, Яков и Барат сели на лошадей, которых дал им Карачун, отправились в обратный путь. Начальник заставы приказал Дзюбе передать Якову две полные обоймы патронов. Это же целое богатство! Яков и Барат без слов поняли друг друга. Оба отлично знали, где в горах родники, где козлы и архары.
— Ай, Ёшка, большой сегодня день! — радостно воскликнул Барат, когда они отъехали. — Едем в ущелье Кара-Дамак, там всегда есть козлы! Принесем мяса и домой, и в бригаду.
27
Сагбол — спасибо, дословно «здоровым будь».
Еще от отца Яков слыхал, что ущелье Кара-Дамак — «Черное горло» — отличное место для охоты. Барат прав: пять патронов при хорошей стрельбе — это три или четыре козла. Можно накормить мясом не только бригаду, которая продолжает работать, пока они с Баратом бегают за контрабандистами, но и семьи.
ГЛАВА 8. ПОДОЗРЕНИЕ
— Эй, Ёшка, ты совсем как мясник, будто в бою побывал, — окидывая Якова внимательным взглядом, проговорил Барат.
У Кайманова, свежевавшего только что подстреленного архара, и в самом деле руки по самые локти выпачканы кровью. Пятна крови на
— Ладно, Барат, в ауле Коре-Луджё отмоемся. Тут недалеко, — ответил Яков, упаковывая разделанную тушу архара в шкуру.
Наконец добыча охотников — около восьмидесяти килограммов отличного свежего мяса — приторочена к седлу. Теперь можно возвращаться домой.
За поворотом горной тропы показался аул. Барат придержал коня:
— Ёшка-джан, смотри, кто там в белом халате?
Возле одной из кибиток стояла Светлана и что-то втолковывала пожилой туркменке.
— Видно, лечит кого-нибудь? А? Как думаешь, Ёшка? — осведомился Барат.
— Наверное, лечит, — согласился Яков.
Ему вдруг захотелось чем-нибудь встревожить Светлану, подразнить, задеть ее самолюбие так же, как это сделала она, когда ночевали в гавахе Ове-Хури.
Кайманов сознавал, что это непростительное для взрослого мужчины мальчишество, тем не менее высвободил ноги из стремени, лег на седло животом, будто тяжело раненный, запачканные кровью руки и голову свесил вниз.
— Ты что, Ёшка, на ходу спать лег, что ли? — удивился Барат.
— Сейчас комедь будем делать. — Яков подмигнул. — Езжай вперед и кричи: «Вох! Вох! Ай, бедный Ёшка! Пропал бедный Ёшка!»
Барат радостно захохотал: замечательную «комедь» придумал его друг.
Едва из-за небольшой тутовой рощицы показалась кибитка, возле которой стояла Светлана вместе с пожилой туркменкой, Барат принялся с такой искренностью и с таким усердием подвывать и вопить горестное «Вох!», что Якову самому себя стало жалко.
— Вох! — закатывая глаза, исступленно голосил Барат. — Ай, Ёшка-джан, ай, дорогой брат! Ав-ва-ва-ва-ва-а-а-а!..
«Перехватывает лишку!» — досадуя на чрезмерное усердие Барата, подумал Яков. Но, кажется, поверили. Яков услышал взволнованные голоса, торопливый топот ног. Да и как не поверить, когда человек с окровавленным лицом и руками лежит поперек седла.
Кто-то схватил лошадь под уздцы. Кайманов почувствовал, как его, тяжелого и громоздкого, стали приподнимать за плечи, стаскивать на землю. Скорбь Барата в этот момент достигла наивысшего предела. Он уже не подвывал и не кричал «Вох!», а только всхлипывал и временами икал.
Якова уложили на землю. Сквозь прищуренные веки он увидел в частой сетке ресниц мелькнувший перед ним белый халат.
— Яша, да что же это? — Трясущимися руками Светлана расстегнула воротник рубашки Кайманова.
Искренне жалея, что затеял всю эту историю, жалея Светлану и втайне радуясь вырвавшимся у нее словам, Яков открыл глаза и сел.
— Салям алейкум! — весело сказал он, считая, что Светлана сразу успокоится и посмеется над шуткой вместе с ними.
Барат птицей слетел с седла и, не таясь, захохотал во все горло, от удовольствия приплясывая вокруг Светланы.
В этот момент, словно выстрел, хлопнула пощечина. Спустя секунду — другая. Первым получил свое Яков, вторым — Барат.
— Безобразие!.. Дубины стоеросовые. Взрослые люди... Как вам не стыдно? — Светлана отчитывала их, гневно сверкая глазами.