Черный бульвар

Петрашко Ярослав Юрьевич

Его Час настал, и Зверь, задрав морду к луне, издал свой рев. «Я иду!
– означал этот ров, - Смерть идет!» Длинным, великолепные и невероятным в своей силе прыжком, больше похожим на полет, он скрылся в зарослях, спускающихся к лагерю.

… Несколько человек из обслуживающего персонала бойскаутского лагеря - две женщины и трое мужчин - проснулись от истошных криков и невообразимого шума в старом корпусе, куда во время пересменки переселились «неблагополучные», как называли между собой группу «педагогического выравнивания». Вообще, шум и вопли, время от времени производимые «неблагополучными», успели уже всем порядком надоесть и означали, что они либо обкурились, либо напились, либо просто дурачатся. Всерьез выяснять отношения они уходили куда-нибудь за территорию. Сейчас же крик был таким, что действовал, как наркотик

страха: единственным всепобеждающим желанием всех, кто его услышал, было -бежать без оглядки, куда глаза глядят. Что персонал поначалу и сделал, выскочив за ворота лагеря, на дорогу, ведущую к морю. И, несмотря на то, что среди них были достаточно закаленные воспитатель и плаврук, а также женщина-замначальника лагеря, имеющая за плечами семь лет работы в воспитательно-трудовой колонии, они долго не решались приблизиться не только к Старому, но и к административному корпусу, чтобы позвонить в полицию. Наконец, поборов в себе этот странный, необъяснимый ужас, они связались с участком, а самые смелые из них, вооружившись фонарями, баграми с пожарных щитов и стареньким ружьем начальника лагеря, подошли к распахнутым дверям, заглянули внутрь и в душе тут же об этом пожалели.

Первое впечатление было таким, будто в коридоре и единственной обитаемой спальне разорвалось несколько гранат. «Наступательных, штурмовых, с вакуумным эффектом», -как пытался описать позже эту картину плаврук, отставной десантный офицер. Однако, когда зажгли свет, зрелище сделалось еще более ужасным и невыносимым, чем в свете фонарей. Мебель, постели, ковровые дорожки и растерзанные тела представляли собой какую-то невообразимую кровавую кашу. Трудно было даже сказать, сколько именно человек здесь погибло. И уж совсем невозможно было даже представить, хотя бы в общих чертах, что же вообще тут произошло…

… Когда, наконец, лагерь наполнился светел фар и всполохами «мигалок» машин полиции и «Скорой помощи» (которые понадобились, чтобы оказать помощь тем сотрудникам лагеря, которые сделалось худо от увиденного, и вывезти в район тела, вернее то, что от них осталось), оперативной группой из свободных от крови участках пола и на грунте у корпуса были обнаружены следы какого-то крупного животного. И постепенно среди толпы, собравшейся из жителей соседних домов, разбуженных шумом и сиренами машин, вначале тихо, а затем, когда появился спешно прибывший Старший егерь района, в полный голос зазвучало слово «волки». Это слово сделало то, чего не смогли добиться заспанные полисмены, уговаривавшие людей разойтись: толпа стихийно рассосалась. Каждый поспешил ненадежнее запереть хлипкие двери курортных домиков, однако, никто в поселке уже, разумеется, не смог уснуть до самого рассвета.

Пятница, 22 августа, 10.10.

Саша относительно спокойно проспал всю ночь, лишь под утро сквозь полусон отметил возвращение Яна, который провел всю ночь, по его словам, «у дамы столь страстной, что едва удалось побороть искушение присоединить ее к нашей дружной компании добрым укусом в великолепную шею». Намеченная было прогулка к морю сорвалась благодаря возбужденному хозяину, который сказал: «В бойскаутском лагере настоящая бойня, говорят, какие-то волки-людоеды. Там сейчас половина поселка. Ничего не понимаю - откуда здесь волки? Кроме самих лагерников тут в округе сроду никаких волков не было. Надо идти смотреть». Ян и Саша присоединились к нему и вскоре влились в толпу, при свете дня снова затопившую территорию вокруг лагеря. Кроме нескольких экспертов, возившихся со своими приборами и аппаратами и ни на какие вопросы не отвечавших, увидеть ничего не удалось, поэтому друзьям пришлось довольствоваться слухами, в обилии циркулирующими в людское массе.

– Волки, огромные, штук десять, ночью пришли, взвыли и накинулись. Вех малолеток перегрызли, век воли не видать!
– клялся некто жилистый и татуированный.
– Своими глазами видел, я вон там, у почтовых ящиков курил.

–Эй! Нет, неправду врешь?
– авторитетно перебил его лоснящийся всеми участками открытого тела владелец шашлычной.
– От почтовых ящиков деревья только видно и дорогу в другую сторону. А сам ты вчера нажрался, как пьяный алкоголик, и спал во дворе, я видел.

– Да что ты там видел, мангал ходячий!

– Молчи, вошь лагерный!

– …и…

ах ты… да я… с твоей……мамой ламбаду танцевал!

– Что-о?!

Состоялась короткая потасовка, и, когда подбежал ближайший полисмен, жилисто-татуированный удрал к своей калитке, держась за ушибленную тяжелой рукой шашлычника грудь.

Ян взял Сашу под руку: «Идем, побродим вокруг, здесь все равно никакой информацией не разживешься».

Они отправились вдоль ограды лагеря туда, где народу было поменьше, а полицейское оцепление - пореже. В лагере ничего особенного не происходило, если не считать появление человека в штатском, которому наблюдавший за оцеплении; лейтенант почтительно козырнул пытался негромко о чем-то докладывать. Человек был, как показалось Саше, совершенно седым и носил непроницаемо черные очки.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

«БЕЛАЯ ТВАРЬ»

Пятница. 22 августа, 20-10.

Ян отпер дверь своим ключом, и Саша, вошедший следом за ним, отметил про себя, что испытывает странное ощущение: ему на мгновение показалось, что он вернулся в дом своего далекого детства, который, странно изменившись, может сниться всю взрослую жизнь. Это ощущение ему не понравилось ("неужели я настолько привязался к Яну и его жилью?"). Ян был рассеян и погружен в какие-то свои размышления. В таком состоянии он находился с момента окончания беседы со сторожем, когда заявил о том, что отдыха у них, по-видимому не получилось, и лучше вернуться домой. И все время сборов и обратного пути, который они проделали на такси, по настоящей момент было наполнено его задумчивым молчанием. Саша некоторое время приставал к нему с расспросами, но Ян только отшучивался. И лишь когда они уселись в зале и закурили, Ян заметил: «Не нравятся мне все эти события. Куча трупов, никакого мотива, ни одного свидетеля… Все ребята, которые пошли мне на пропитание до настоящего времени - сущие ягнята по сравнению с тем, или теми, кто выпускает на охоту эту белую тварь, кем бы она ни была - волком или собакой Баскервилей. Этот сторож - единственный, кто случайно увидел ее, и тот- конченный алкаш, как говорят полицейские, свидетельская база недостаточного доверия: то белую тварь увидит, то розового слона… Хм, напрашиваются любопытные аналогии…»

– Слушай, а помнишь, тогда, ночью, когда я первый раз оказался у тебя, эта собака, которая ломилась в дверь?…

– Нет-нет, это не тот случай. Я узнавал - это действительно была большая белая собака, к тому же, больная бешенством. Ее потом застрелили, еще санэпидстанция ходила по всей улице. Белая собака - альбинос… Альбинос… А не кажется тебе, что есть какая-то связь… Впрочем, это всего лишь допущение.

И он снова надолго замолчал. Саша вдруг почувствовал себя ужасно одиноким и принялся собираться.

– Ты куда, мой сиамский брат?

– Пойду узнаю, как Наташа. Соскучился. Попробую хоть на один вечер забыть, кто я такой н с кем живу.

– Ну-ну, ни пуха, ни пера.

… По дорого Саша забежал в кассы кинотеатра и купил два билета на вечерний сеанс. Наташа оказалась дома и очень обрадовалась:

– Ой, как хорошо, что ты так быстро вернулся! Что-нибудь не получилось у вас там, с отдыхом? Квартиру не нашли?

– Да нет, погода испортилась, а тут еще… В общем, не сложилась ситуация, да у Яна еще дела в городе. Я ужасно рад тебя видеть!

Саша обнял ее, она в ответ прильнула к ному и поцеловала в шею. Саша машинально ответил тем же и вдруг поймал себя на том, что эта ласка вызывает у него чувство… голода. С ужасом он вспомнил, что, кроме стакана крови, торопливо проглоченного сегодня утром, он ничего не ел… Саша почти оттолкнул Натащу и, в ответ на ее изумленно-обиженный взгляд, забормотал: «Прости пожалуйста, но я вспомнил, что у меня есть два билета в кино. Сеанс - через полчаса. Идем?»

…Фильм был отечественный, снятый кем-то из ревностных последователей Тарковского, поэтому, когда они вышли из кино, у обоих было ощущение, что они окончательно запутались в отношениях героя со своей матерью (или отцом?) и, к тому же, до нитки промокли в бесконечных струях низвергающейся с экрана воды, проливаемой к месту и не к месту. Саша сказал об этом своей подруге, они от души посмеялись и, обнявшись, не спеша пошли по направлению к Наташиному дому. На какое-то мгновение им показалось, что соединяющая их тонкая ниточка сделалась немного прочнее…