Чёрный центурион
Шрифт:
Подобрал с земли палочку и почистил подошвы, прежде чем подняться по ступеням крыльца. После чего, громко шагая, поднялся к двери, огляделся в поисках чем постучать, но не найдя, просто пару раз грохнул кулаком по дверным доскам. Почти тут же услышал в ответ:
– Чего надобно? – Голос был явно мужским, а также каким-то хриплым, и такое ощущение, что говоривший простужен.
– Стефан Грог, сержант Пятого пограничного, – отрапортовал я закрытой двери. Но тут же поправился: – В отставке.
– Ну заходи, коль не врешь, служивый.
Дверь открывалась на себя и, потянув за деревянную, вырезанную в форме конька, ручку, открыл ее и шагнул вовнутрь.
– Всех гостей так встречаешь, отец?
– Теперь всех, – ответил он, и не подумав убирать лук.
– Мне тут, вижу, не рады, – покачал я головой в жесте сожаления. – Звиняй, если что. Так я пойду?
– Ты один?
– Да. Вот уволился, пришел в родную деревню, а там половина домов сожжена, мой-то стоит нетронутым, так родных нет больше, не стал я там оставаться, вот и пошел, куда глаза глядят.
– Так ты из этих краев.
– Из Шумилок, – кивнул ему в ответ.
– Шумилки, Шумилки… – Лучник явно пытался что-то вспомнить. – Это большая деревня в пятидесяти километрах на восток, недалеко от Лорогри? – О как, тут принята метрическая система, а не всякие там версты, лье, мили, это радует.
– Да, в двух переходах легиона, на восток, все верно, – насколько помню, для легионеров Рима пройти за день двадцать пять кэмэ не было проблемой, надеюсь, не ошибся, предположив, что у местных отличий в этом не было. Судя по тому, как расслабился мужчина и тетива на его луке почти полностью ослабла, я угадал.
– Звиняй, служивый, что так встретил. – Лучник прислонил оружие к стене и убрал стрелу в набедренный колчан. – Еще полгода назад мы тут в Озерной были рады любому гостю. Но за это время столько всего произошло, что теперь вот стрелой встречаю чужаков.
Он подошел ко мне, и я заметил, что его правая нога не сгибается в колене, да и вообще ходьба причиняла ему явную боль. Старая рана? Встав в паре шагов от меня, он в этой полутьме принялся меня разглядывать.
– Шумилки… был я там лет… три десятка назад… Грог… Ты, случаем, не сын кожевника Лорга?
Внимание, легенда вашего персонажа обновлена.
Ничего себе! Тут что, прошлое моего персонажа интерактивно, что ли? Быстро открыл, мысленной командой, подменю легенды. Так и есть, добавилась строчка. Отец – Лорг Грог, староста деревни Шумилки, имел кожевенную мастерскую, умер от хронической болезни семь лет назад. Вот это да, вот это
– Умер мой батя, семь зим как тому, – поняв, что пауза затянулась, ответил я, разыграв при этом, что эти слова даются мне не легко.
– Все мы смертны, – только махнул рукой умудренный многолетним опытом мужик. – Я тебя помню, бегал все, под ногами мешался, мелкий такой… был… смотрю вырос, возмужал… Ветеран… Только где твои награды… ветеран? – Его взгляд стал колючим, и от меня не укрылось, что его правая рука как бы ненароком ушла за спину, не иначе там нож заткнут за пояс.
– Так убили меня, отец. Три седьмицы тому, как убили…
– О как… – только и крякнул от удивления старик.
– Артефакт возрождения оказался бракованным, меня полностью обнулило, даже память всю потерял. Вот что до службы было, все помню, а про службу вообще ничего, голова как пустая.
Внимание, легенда вашего персонажа обновлена.
В этот раз, я просто отмахнулся от системного сообщения.
– Так чтобы умом не двинуться и память себе хоть чуть-чуть вернуть, все награды продал и на лекарей потратил. Разум они мне сохранили, но память, отец, так и не вернули. Так что нема наград, и здоровья нема, и двенадцать долгих лет как корова языком слизала, нет их.
Внимание, легенда вашего персонажа обновлена.
Видимо, я очень хорошо разыграл контуженого, мужик даже, положив мне руку на плечо, принялся утешать.
– Да ты молод совсем. Что там твои годы-то. Давай сядем и того… – он показал характерный жест – опрокидывание стакана в рот. Я только кивнул. – Вот и хорошо, – он развернулся в сторону внутренних помещений и как заорал: – Микла, неси сидр! – В соседней комнате поднялась суета и что-то загрохотало, а потом забулькало. Мужик надрывно закашлялся и, усадив меня на табурет, сел и сам, выставив негнущуюся ногу в центр комнаты. – Ты звиняй меня, что так встретил. Только вот… – тут он замолк, как будто вспомнил что-то очень нехорошее.
Молчание затянулось на минуту, пока в комнату не вошла бабка. И только когда она прошла рядом с камином, понял, что ей от силы лет сорок – сорок пять, только она двигалась как-то боком и вся аж скрючилась. Ревматизм у нее, что ли? В руках женщина несла деревянное ведро, от которого сразу шибануло знакомым запахом перебродивших яблок. Поставив ведро прямо на пол рядом с нами и повесив глиняные кружки на его край, она как-то недобро на меня посмотрела. Настолько недобро, что моя рука непроизвольно потянулась к рукояти меча.
– Ты чевой встала-то? – тут же рыкнул на нее мужик. – Свой это. Я отца его знал. Из Шумилок он. А теперь иди отседаль, к детям иди, – он подтвердил свои слова жестом.
Ведьма, а никем иным она быть не могла, так же боком, но уже без злобы во взгляде, попятилась, все рассматривая меня, и только так спиной и дойдя до дверного проема, развернулась и затопала куда-то в глубину дома. Едва она скрылась, понял, что все это время даже не дышал.
– Ты не помнишь, но меня звать Гордей Норон, староста я теперь здесь, – он наполнил кружки и одну из них протянул мне. – Староста, потому как не осталось тутова никого больше из мужиков. Один я тут, да две бабки, да деток малых восьмица… – он тяжело вздохнул и, подняв свою кружку, сказал: – Ну, за встречу служивый, за твое возвращение живым, Стефан.