Черный цветок
Шрифт:
— Я знал только трех мудрецов, которые могли бы это сделать. Белозор может, но он жадный и хитрый, с ним бы я связываться не советовал.
— Я у него уже был, — Есеня сжал губы — Белозор запрашивал пять золотых.
— Еще мог бы взяться Лебедян, это — самое надежное.
— А третий? — с надеждой спросил Есеня — Лебедян просил три.
— Я не знаю, жив ли он. Последнее время о нем ничего не слышно, а жил он, как и я, в одиночестве и к людям относился насторожено.
— И… где его найти? — Есеня сглотнул. Если этот человек безошибочно назвал двоих мудрецов,
— Он жил в полутора верстах к западу от Урда, за скалой, под старым маяком. Но я не знаю, может быть, он уже умер.
— Его случайно не Улич зовут? — тихо-тихо, чтобы не спугнуть удачу, спросил Есеня.
— Да, его зовут Улич. У него ты тоже был?
— Да я у него живу! — заорал Есеня и вскочил, — я его ученик!
От радости он и не вспомнил, что Полоз велел никому не говорить о том, где они живут, на всякий случай. Ну почему, зачем они с Полозом не говорили с Уличем о медальоне? Почему скрывали от него то, что ищут? Ведь он тоже мудрец, это ясно! Чего боялся Полоз? Почему доверял десяткам мудрецов, к которым его посылал учитель, и сомневался в Уличе? Потому что Улич видел медальон?
Есеня, забыв поблагодарить и попрощаться, кинулся к двери.
— Погоди! Куда ты? Скоро стемнеет! Можешь остаться у меня, а утром пойти назад, — крикнул ему вслед отшельник, и Есеня опомнился.
— Мне работать завтра, — по-взрослому важно ответил он, — но если есть дорога попроще, чем по этому полю…
Отшельник показал Есене путь длинней, но надежней — через холмы к берегу моря. Во всяком случае, заблудиться он бы не сумел.
Всю дорогу Есене хотелось бежать бегом, и, скатываясь с холмов, он пару раз едва не переломал ноги. В поле сапоги вязли в снегу, а на берегу — в песке. Но и это было полбеды: самым трудным оказалось преодолеть широкую, на пару верст, гряду обрушенных скал. Огромные острые обледеневшие глыбы в беспорядке громоздились от кромки моря до каменной стенки, вдоль которой бежала песчаная коса. Прыгая с камня на камень, Есеня несколько раз упал, и однажды — очень неудачно: в кровь разбил подбородок и прикусил язык.
Ну почему они с Полозом не поговорили с Уличем? Сейчас бы Есеня сидел у печки, а не скакал козлом по скользким скалам!
Сумерки наступили незаметно — слишком серым был день, и на песок Есеня выбрался в кромешной темноте. Он подходил к городу с востока, и огни порта и маяк увидел только когда добрался до бухты. От нетерпения он снова припустил бегом — мимо пустеющих улиц, по деревянным мостам через бесчисленные рукава реки, распавшейся на части, под желтыми, закопченными фонарями, сквозь квартал восточных купцов, где пахло пряностями и бараниной, через вонючий рыбный базар…
Улич сидел на берегу, не обращая внимания на ветер и снег. Есеня хотел сразу кинуться к нему, но приостановился: а вдруг Полоз неспроста ему не доверял? Он потихоньку пробрался в лачугу и с порога закричал:
— Полоз!
И только потом заметил, что тот дремлет. Есеня прикрыл ладонью рот, а Полоз сжал виски руками.
— Жмуренок, ну что ты так орешь? — простонал он, — и что у тебя с подбородком?
— Упал.
— Ну
— Я на камень упал… — обижено просопел Есеня, — Полоз, послушай! Улич может. Ты понимаешь?
— Что может?
— Зажечь красный камушек…
Полоз приподнялся на локте, но тут же осторожно опустился обратно.
— Да ты что? — обрадовано и удивленно протянул он, — и ты столько времени бегал по городу, показал медальон всем, кому не попадя, а надо было всего лишь…
— Да! В том-то и дело! Почему же мы сразу не догадались?
— Слушай, видно, у меня голова стала плохо соображать… — Полоз усмехнулся, — А сам ты не мог догадаться?
— Откуда я знал? Ты от него всегда скрывался, при нем ни слова не говорил.
— Ладно! Я от всех скрывался. Он куда-то ушел, я думаю, скоро вернется.
— Да он на берегу сидит! Я сейчас! — Есеня выскочил из лачуги и кинулся к морю, — Улич! Улич!
— Что-то случилось? — спросил тот, не оглядываясь, — садись.
— Улич, — Есеня перепрыгнул через бревно и сел рядом, — слушай, почему же ты не сказал, что можешь зажечь красный камушек?
— Чего зажечь? — Улич поднял брови.
— Красный камушек на медальоне!
— Ну, вообще-то, ты меня об этом не спрашивал. Это во-первых. А во-вторых, я понятия не имею, могу я его зажечь или нет.
— Ты понимаешь, я ведь уже месяц ищу, кто его может зажечь, и нашел только двоих. Они просят столько денег… — Есеня осекся. Может, Улич тоже берет деньги за такие штуки? Ведь живет же он на что-то?
— Дай мне посмотреть и объясни, в чем дело, — Улич протянул руку ладонью вверх, и Есеня в первый раз снял медальон с шеи, чтоб отдать его кому-то.
— Это чтобы снять заклятие… На нем лежит заклятие — открыть его может только Харалуг, тот, кого первым сделали ущербным. Но Харалуг давно умер, и мудрецы сказали, что медальон поднимет его из могилы, если все будут говорить, когда светится красный камушек…
— Погоди. Не тараторь. Я ничего не понял. Люди не встают из могилы, нет таких заклятий и таких вещей, у которых хватит на это силы.
— Ну почему?
— Потому что есть такая штука, как необратимость. Смерть необратима. Можно вызвать дух, но духи медальонов не открывают.
— А вдруг? — с надеждой спросил Есеня.
— Ты не можешь сказать конкретно, какими словами говорили эти мудрецы про Харалуга? Они так и сказали: поднимет из могилы?
— Не знаю, — Есеня задумался, — я же там не был, тогда еще мой дед не родился.
— Хорошо. А какие слова они велели говорить?
— «Когда-нибудь Харалуг откроет медальон». Это последняя заповедь вольных людей — сказать так, когда их делают ущербными.
— Как красиво… — пробормотал Улич, рассматривая медальон, — последняя заповедь… Я могу себе представить, какой силой обладают эти слова, да еще и сказанные неоднократно. Значит, именно эта вещь превращает людей Оболешья в ущербных? Наверное, поэтому у медальона такое сильное свечение. И ты полагаешь, если я заставлю его слышать твои слова, они тоже будут для него что-то значить?