Черный Дождь
Шрифт:
– Вы в своем уме?! – завопил он. – Вы нарушили, по меньшей мере, пятнадцать правил безопасности и три закона, доставив боеголовку сюда, в неохраняемый авиационный ангар! Что, если базу атакуют прямо сейчас? Что, если террористы проникнут сюда и украдут боеголовку? И, кроме того, у этой штуки излучение – мама не горюй! Я не хочу заболеть лейкемией прямо перед пенсией!
– Сядьте, пожалуйста, – сказал человек из «Росатома».
На его лице не было и тени тревоги. Либо он был совершенно наивен и туп, либо… На лбу Маркова выступили бисеринки пота. Ему вдруг стало ясно, зачем здесь оказалась бомба и почему этот
– Это… это же муляж, да?
Человек из Москвы без тени улыбки кивнул.
– И зачем вы притащили это сюда?
– Вы же не дурак, полковник. Вы уже знаете ответ.
Марков сглотнул.
– Сколько?
– Три.
– Когда?
– Я надеялся узнать это от вас.
Марков обхватил голову руками и на мгновение замолк. Он не мог заставить себя поднять глаза на человека напротив.
– Я… я понятия не имел, – наконец выдавил он из себя. Его голос предательски дрогнул.
– Я вам верю, – сказал незнакомец почти сочувственно. – Но боюсь, это вам мало чем поможет.
Марков почувствовал себя так, словно все его тело уже подверглось радиации. К горлу подкатила тошнота, и казалось, будто груз весом в тонну вдавил его в жесткий деревянный стул.
– Я был здесь командиром три с половиной года, – объяснил он, хотя подозревал, что в «Росатоме» знают об этом не хуже него самого. – До меня был генерал-майор Оляков. Он сейчас возглавляет отдел стратегического планирования в Министерстве обороны.
– Генерал Оляков покончил с собой три дня назад, – без видимых эмоций сообщил москвич. – По крайней мере, все улики указывают на самоубийство. Но мы не исключаем, что ему помогли уйти из жизни.
– Так вот почему эта внезапная проверка!
Незнакомец кивнул.
– По нашим предположениям, боеголовки подменили пять лет назад.
– Все равно мне отвечать, – сказал Марков скорее самому себе. – Когда я принял командование частью, я должен был разобрать каждую из этих чертовых адских машин и заглянуть внутрь! А что запихнули туда, чтобы обмануть контроль веса? Свинец?
– Низкообогащенный уран. Даже со счетчиком Гейгера трудно отличить муляж от настоящей боеголовки.
Ага, значит муляж все же радиоактивен. Либо у человека из Москвы стальные нервы, либо у него под элегантным костюмом – свинцовая защита. Долбаный говнюк!
– Я могу идти?
– Полковник Марков, с этого момента вы арестованы. Вы обвиняетесь в нарушении правил хранения ядерного оружия, а также закона о вооружении.
Марков вскочил, с грохотом опрокинув стул. Этот звук разнесся долгим эхом по пустому ангару.
– Но ведь вы только что сказали, что верите, что я не знал об этом! Что генерал Оляков покончил с собой! Что боеголовки заменили на муляжи задолго до моего появления здесь.
– На данный момент это – только мои предположения. Но расследование еще не завершено, и окончательное решение вынесет военный трибунал.
Москвич коротким кивком подал знак военным полицейским, которые все это время топтались за спиной у Маркова.
– Взять полковника под стражу!
1
Скрытый от посторонних взглядов занавеской и большим комнатным растением, Леннард Паули поднял бинокль. С этой позиции открывался отличный вид на внутренний двор U-образного многоквартирного дома и
Этажом ниже женщина на балконе развешивала белье, которое настирала на семью из семи человек. Они въехали совсем недавно, и Леннард еще не успел прочесть новую фамилию на табличке под дверным звонком. Женщина была не слишком красива: рыхлая фигура, смуглая кожа, черные вьющиеся волосы, стянутые резинкой на затылке. Но ее движения были быстрыми и четкими. Они выдавали большую сноровку, которая была просто необходима многодетной матери, чтобы ежедневно справляться с чудовищной нагрузкой. Она всегда успевала навести порядок в квартире до того, как ее пятеро детей приходили из школы, а муж возвращался с ранней смены. После этого она сама убегала на работу. Куда – этого Леннард не знал. Ее муж проводил остаток дня преимущественно перед телевизором, пока дети делали домашнее задание, играли во дворе в футбол или ссорились. Одним словом, совершенно нормальная семья.
А вот молодую пару, жившую у них по соседству, трудно было назвать нормальной. Они постоянно выясняли отношения. На руках и лице женщины часто можно было увидеть синяки. Как-то Леннард подошел к ней в супермаркете. Она, ничего не говоря, отвернулась, но слезы, стоявшие в ее глазах, не ускользнули от его внимания.
Он перевел бинокль на скверик с небольшой детской площадкой. Женщина лет тридцати с оливковой кожей и длинными вьющимися черными волосами играла с сыном лет шести. Фабьен Бергер работала на полставки продавщицей в цветочном магазине. Леннард почувствовал неприятное покалывание в сердце, стоило ему увидеть, как светится от счастья ее милое лицо, когда она бегает с мальчуганом в «пятнашки». Она двигалась грациозно, как танцовщица. Даже притворная неуклюжесть, с которой она артистично споткнулась и упала на траву, была исполнена изящества. Леннарду казалось, что ее звонкий смех проникает даже сквозь толстые оконные стекла его квартиры. Фабьен Бергер играла с сыном в песочнице, когда к ней подошла другая молодая женщина, Нора Линден, полноватая блондинка, далеко не такая красивая, как Бергер. Фабьен и Нора были близкими подругами и часто помогали друг другу присматривать за детьми. Дочь Линден была ровесницей сына Бергер.
Бергер встала, смахнула с джинсов песок и с улыбкой направилась к Норе. Но когда они встретились, на ее лицо, казалось, упала тень. Они заговорили. Нора Линден выглядела взволнованной – должно быть, что-то случилось. Бергер положила руку ей на плечо, точно старалась успокоить. Леннард достал направленный микрофон, лежавший рядом с ним на радиаторе, включил его, надел небольшие наушники и приоткрыл окно. Ему потребовалось мгновение, чтобы настроить микрофон и даже сквозь шум разобрать, о чем они говорят.