Черный феникс. Африканское сафари
Шрифт:
— Вы считаете, профессор, что это «место» именно здесь?
— Это трудно сказать. Но утверждаю, что в Омо сложилась очень благоприятная ситуация для эволюции человека, и поэтому задаюсь вопросом: «А почему бы роду человеческому не вести свое начало именно отсюда?»
Жившие охотой и бортничеством гоминиды могли «тренировать» здесь себя в самых различных природных условиях, не утруждаясь ненужными дальними переходами. Все было рядом: и открытые пространства саванны, кишащей дичью, и лес с его плодами, и переполненный рыбой водоем. Повсеместно встречающиеся вулканические породы, кремнии и роговики, да еще и обточенные рекой, легко раскалывались на острые пластины, служившие
Но природа не только баловала. Она же заставляла наших прапрапра… идти вперед в своем развитии, чтобы выжить. Надо было опасаться многочисленных хищников, объединяться для совместной борьбы с ними в стаи. Надо было приспосабливаться к различным ситуациям, вызванным то извержением вулкана, то землетрясением, то поворотом русла Омо, изменениями климата, наступлением пустынь, со временем оставившим австралопитекам для жизни лишь узкую долину реки, зажатой мертвыми песками.
Пора задуматься и вот над чем: рифт — это место истончения земной коры, в рифте мы более всего приближены к мантии планеты. Отсюда — повышенная радиоактивность этой зоны и, быть может, многое другое, о чем мы пока даже не подозреваем. Не были ли эти специфические условия «провокаторами» тех мутаций, катализаторами тех эволюционных процессов, которые в конечном счете и привели к появлению чуда природы — человека — именно в рифтовой зоне Африки? Кто знает, кто знает…
Арамбур остановился, раскуривая трубку. Бросил задумчивый взгляд на реку, медленно катившую буро-красные воды на юг. Взглядом проводил парившего над нею марабу.
— Знаете, когда перед войной, совсем еще молодым, в качестве геолога-первооткрывателя я попал на Омо, то не почувствовал величия и очарования этого края. Теперь на склоне своих лет волею судьбы я вновь оказался здесь. Каждый день, осмотрев новые обнажения, я устраиваюсь в шезлонге на берегу реки, наслаждаюсь крепким кофе и смотрю на Омо. Иногда мне кажется, что передо мною отраженное в ее водах проплывает прошлое Человека, который, подобно Фениксу из мифологии древних, вышел из огня и, пройдя через все испытания временем, возродился в наших современниках, в том числе и в нас с вами. Быть может, воспользовавшись соседним шезлонгом, и вы сумеете испытать нечто подобное? И давайте задумаемся: случайно ли древние — египтяне, ассирийцы и эллины, — помнившие о прошлом человечества куда больше, чем люди двадцатого века, местом происхождения Феникса называли Эфиопию? Что это — символ, или отраженный в мифе осколок реальности, или простое совпадение?..
— С благодарностью принимаю ваше приглашение в шезлонг, профессор. Тем более что чашечка кофе вновь послужит для нас предлогом поговорить о Каффе.
Глава третья
Русский первооткрыватель прародины человечества. — Страна каффичо — «африканский Тибет», где хранилась разгадка последних секретов Нила. — Гусар-схимник знаменит отнюдь не только как персонаж «Двенадцати стульев». — А. Булатович — летописец и «навигатор» похода войск Менелика II в загадочную Каффу. — Первое в мире научное описание «могущественной южно-эфиопской империи» было опубликовано в Санкт-Петербурге. — «Фантастично!» — восклицает профессор К. Арамбур
Сваренный а-ля капуччино кофе — со взбитыми сливками, присыпанными тертым шоколадом, — на берегу Омо был бесподобным. Мы долго молчали, глядя на реку и думая каждый о своем. Опять пили кофе и опять молчали. Потом, перехватив взгляд профессора, я решился нарушить тишину.
— Ни в коей степени не оспаривая, что вы были геологом-первооткрывателем Омо, кого бы вы назвали пионером изучения этих мест да
— Совсем не оттого, что я француз, но если говорить о Каффе в целом, то — своего соотечественника Антуана д’Аббади. Он, конечно, не сделал никаких великих открытий: все свои одиннадцать каффских дней провел в Бонге, расположенном у северных границ Каффы торговом центре, где арабские и эфиопские купцы скупали у каффичо мешки с ароматными зернами. Но и это пребывание и путешествие вдоль границ запретного царства позволили д’Аббади собрать уйму интересного о Каффе. Потом, кажется в 1883 году, на ее северные окраины проник Поль Солейе — опять-таки француз. Он оставил потрясающе интересное и красочное описание жизни каффичо в книге «Торговые исследования в Эфиопии», которую мне как-то посчастливилось купить на книжных развалах вдоль Сены. Потом еще были три итальянца — но те опять-таки либо побывали в Бонге, либо бродили вдоль каффских границ. Вот и все, что общеизвестно: пять человек, которым удалось немного приоткрыть завесу таинственности над родиной кофе.
— А территории к югу от Каффы? Эта великая «долина палеоантропологии»? Устье Омо? Кто из европейцев описал ее первым?
— Мне известно всего лишь одно имя: бедняга В. Боттего, итальянец. В августе 1896 года он первым увидел места, где мы с вами сейчас сидим. Но затем вскоре свихнулся, затеял глупую бойню эфиопов где-то к северу отсюда и погиб. Так что науке его появление на берегу Омо почти ничего не дало.
Неожиданно из-за кустов, где были разбиты палатки сотрудников К. Арамбура, грянули звуки рок-музыки. Ученый недовольно поморщился.
— Сегодня к нам в гости должны пожаловать обитатели американского лагеря. Молодежь будет всю ночь танцевать и кричать «ча-ча-ча», — объяснил он. — Здесь, где само безмолвие природы как бы возвращает человека в его первоначальное лоно, этот гвалт кажется мне кощунственным. Немудрено последовать вслед за Боттего. Кстати, быть может, вы что-нибудь добавите к сказанному мною?
— Совсем не оттого, что я русский, но если говорить об устье Омо и научном описании всего этого района, то первым его исследователем был мой соотечественник.
К. Арамбур посмотрел на меня с долей сожаления.
— У меня в Париже есть русский друг, у которого на случай приступов подобного квазипатриотизма припасены две очень занятные фразы… Как это? — потирая виски, поморщился ученый. — А, вспомнил. Первая фраза: «Россия — родина слонов», вторая: «Советские часы — самые быстрые в мире».
— И все-таки эту «землю обетованную» мировой палеонтологии и палеоантропологии первым описал русский…
— Доказательства? И немедленно!
— Все зависит от того, куда мы сможем перенестись на вашем вертолете. Если в Ленинград, то они будут неопровержимыми. Если в Аддис-Абебу, то частичными: я смогу показать вам там, например, рескрипт императора Менелика II. В нем утверждается предложение русского путешественника Булатовича назвать открытый и описанный им хребет — вон тот, что маячит на правом берегу Омо и отлично виден в лучах заходящего солнца, именем…
— Святого Николая, — перебил меня ученый, с лица которого все еще не исчезла ироническая усмешка.
— Нет, императора Николая II, самодержца российского. А в дельте Омо я могу показать место, нареченное тоже по-русски: Васькин мыс.
— Фантастично! — произнес ученый.
— А если же мы с вами перенесемся сейчас к моему «Лендроверу», то я достану кое-какие выписки и расскажу вам все поподробнее.
— Фантастично! — повторил Арамбур. — Как вы назвали имя этого русского первопроходца Омо?
— Булатович. Александр Булатович, штаб-ротмистр царской армии.