Черный фотограф
Шрифт:
Подождав еще пару минут, дабы окончательно увериться в том, что они одни, без свидетелей и сопровождающих лиц, Леня опустил голову и надел темные очки, чтобы чувствовать себя спокойнее.
— Добрый вечер, я рад, что вы согласились на встречу, — севшим от волнения голосом сказал он за спиной мужчины.
Тот вздрогнул и затравленно оглянулся.
— Я принес то, что вы просили, давайте куда-нибудь отойдем. Здесь неудобно, — произнес он.
Они молча поднялись по эскалатору, причем Леня почему-то не чувствовал себя хозяином положения, ему было немного неловко, азарт погони прошел, жертва билась в силках. Осталось только
Мужчины вышли из метро, прошли в ближайший сквер и сели на занесенную мокрым снегом скамейку. Леня достал толстый пакет с фотографиями и маленький — с негативами и положил их на колени. Кожевников достал конверт с деньгами и вручил своему преследователю.
— Сколько? — спросил Леня.
— Как вы писали, три тысячи долларов, — с тревогой в голосе ответил Кожевников. — Можете пересчитать.
Леня открыл конверт и веером развернул тонкую пачку стодолларовых бумажек, но пересчитывать не стал и сунул их в карман.
— Можно посмотреть? — Кожевников нерешительно протянул руку к фотографиям.
— Смотрите, — любезно согласился шантажист. — В этом негативы, а здесь снимки.
Мужчина быстро просмотрел снимки и спросил сдавленным голосом:
— Можно, я вас спрошу? — И, не дожидаясь согласия, продолжил: — Как вы обо мне узнали?
Леня задумался ненадолго, а потом ответил:
— Сказать вам это я не могу, профессиональная тайна. Но могу обещать, что больше вы меня не увидите и не услышите.
— Понятно, — согласился мужчина. — Я могу идти?
— Пожалуйста, — пожал плечами Леня.
Мужчина встал, спрятал фотографии во внутренний карман пиджака и неожиданно произнес:
— Я вас узнал, вы тот, кого я принял тогда за голубого…
Он, сутулясь, отчего стал казаться еще меньше — черное пятно на белом снегу, — побрел прочь. Леня еще сидел какое-то время на скамейке, наблюдая парение ворон над золотыми главами замоскворецких церквей. Ему стало вдруг как-то скучно и пусто. Он не ощущал радости и эйфории, сопровождавших его первый удачный опыт. Была секунда, когда ему вдруг захотелось кинуться вслед за черной фигурой, попросить извинения, вернуть деньги и сделать еще что-нибудь столь же добропорядочное.
Но секунда прошла, Кожевников ушел. Леня встал со скамейки, отряхнул снег и, вдыхая холодный ветер с Москвы-реки, медленно пошел вдоль улицы, ощущая внутри странную пустоту.
10
Торжественно одетый Леня нерешительно стоял в подъезде, держа в руках огромный букет багрово-алых роз. Отступать было некуда. Через десять минут он уже сидел на крошечной кухне с чашечкой дымящегося кофе в руке и знакомился с мамой Елены. Щелкнул входной замок, и наконец появилась она сама с искрящимися снежинками в волосах, постепенно превратившимися в мелкие капли воды. Она вошла, стройная и легкая, ее янтарные глаза удивленно теплели под выгнутыми дутой бровями. Ничего и не надо было говорить. Все было сказано взглядами, в один короткий, все решающий миг.
Елена ставила розы в большую вазу, бережно расправляя смятые листья. Он
— Шикуешь? — показывая на розы, спросила она, первой нарушив заговор молчания.
— Получил гонорар, — легко соврал Леня, стараясь уйти от вопроса: за что?
— За очередной труп?
— На этот раз за вполне мирные снимки из жизни профилактория. Ты на меня не сердишься?
— А разве тебя это волнует? Ты же не звонил две недели.
— Но ты тоже не звонила ровно столько же.
Спор зашел в тупик. Взаимные упреки были основательны и смертельно справедливы. Оставалось только закончить дело миром.
— Предлагаю культурную программу на сегодняшний вечер, — сказал Леня, доставая из кармана билеты. — Небольшой ужин, а потом организованное посещение театра. Идет?
Сидя в ложе театра, Соколовский с тоской думал, когда же кончится спектакль. Когда челюсти сводила зевота, он слегка скашивал глаза на свою спутницу: видит ли. Елена сидела прямая и строгая, и ее четкий профиль, как будто выточенный из камня, казалось, парил в полумраке ложи. Сейчас самое подходящее время неторопливо обдумать планы на будущее.
«Три тысячи долларов мне хватит на полгода, — размышлял Леня. — Если, конечно, не очень швырять деньги на ветер. А потом нужно будет искать новое дело. Сведения о клиентах можно добывать через Ольшевского, из него вполне реально вытянуть что-нибудь интересное. Допустим, другой расклад: я сейчас же принимаюсь за поиски нового клиента. Месяца за два должно же мне что-нибудь подвернуться! Потом два месяца на раскрутку дела и месяц на выжимание денег. Это, конечно, максимальный срок, если я не буду сильно напрягаться в работе и если дичь попадется крупная. Но все равно начинать искать «объект» надо уже сейчас. Да-а, если и дальше дела пойдут, можно впоследствии и от репортерства отказаться! Хотя нет, «крыша» мне не помешает. Не пора ли встретиться с Ольшевским? Не может быть, чтобы он хоть чего-нибудь не подкинул!»
Когда, к великой радости измученного балетом театрала, действие кончилось и аплодисменты стихли, Леня, выходя из ложи, как бы ненароком спросил:
— Тебе Георгий больше не звонил?
— Даже если бы и звонил, — прошептала Елена, — я бы тебе все равно не сказала, опасаясь кровопролития.
— Хотелось бы с ним встретиться, да вот не знаю, удобно ли…
— А что неудобного? Передавай от меня привет.
Через пару дней Леня наконец собрался с духом и, позвонив Ольшевскому, стал напрашиваться на встречу. Телефонная беседа его не устраивала. Слишком мало информации можно из нее почерпнуть, да и, не видя лица собеседника, трудно направлять разговор в нужное русло.
— Я с корыстными целями звоню, — честно предупредил начинающий шантажист. — У нас в редакции начинается период застоя. Не можешь что-нибудь подкинуть?
Ольшевский промычал нечто невразумительное в ответ (он был после ночного дежурства), но после долгого молчания наконец выдавил из себя приветственное:
— А, здравствуй.
— Давай в пивном баре посидим, поболтаем, — напирал Леня. — Я тебя приглашаю. Пиво, раки, а?
Внутри глухо пульсировало беспокойство: вдруг откажется?