Черный Гиппократ
Шрифт:
Однако хлеб не интересовал Нестерова. Он украл… чистый стакан. И сунул его в боковой карман больничной пижамы.
Когда Владимир вышел из пищеблока, дежурная медсестра все еще говорила по телефону. Старушка, склеротичка, она уже, конечно, забыла про него.
Владимир вдоль стеночки дошел до туалета и заперся в нем. Потом он помочился в стакан и долго рассматривал мочу на свет. Она была светло-желтая прозрачная… И запах обычный. Нормальная органолептика нормальной мочи!..
Нестеров удовлетворенно кивнул, потом вылил мочу в вонючий, засыпанный хлоркой
Мымры на месте не было. Может, она воровала хлеб?..
Нестеров скривился: это же надо было подумать про него такое! Оскорбить… запросто, походя… Действительно, мымра…
Он заглянул в палату интенсивной терапии. Следователь Алексей Перевезенцев еще лежал там. Он спал.
Дверь, которую открыл Нестеров, тихонько скрипнула, и Перевезенцев открыл глаза. Удивление мелькнуло в этих глазах, устремленных на Нестерова:
— Вы — Владимир?
— Да, — Нестеров, оглянувшись в коридор, вошел в палату.
Перевезенцев слабо улыбнулся:
— Простите, я думал, вы мне привиделись вчера…
— Кошмарный был сон? — уточнил Нестеров.
— Я бы не сказал… Но чувство реальности то и дело ускользает от меня. Я не всегда могу понять: где сон, а где явь… Вот и с вами — думал, сон. И та милая девушка…
— Это вы выходили из наркоза, — пояснил Нестеров. — А теперь будет все меньше сна и все больше яви. Все нормализуется.
— Я болтал вчера много чепухи? — поинтересовался Перевезенцев.
Нестеров покачал головой:
— Не сказал бы. Нечего беспокоиться: здесь же не клуб любителей словесности.
Перевезенцев кивнул. Потом сказал:
— Ко мне еще не приходил никто из сослуживцев. Поэтому хотел бы попросить вас…
— Может, будем на «ты»?
— Хорошо, Володя, — опять улыбнулся Перевезенцев. — Не в службу, а в дружбу… Позвони моим родителям в Вышний Волочок по телефону… — он назвал номер телефона. — И скажи им, что все хорошо…
— В каком смысле?
— Понимаешь, я должен был им позвонить вчера… И вот — закрутился, как видишь… в бинты… Представься им моим сослуживцем и скажи, что меня срочно послали в командировку. В Казахстан, например. Скажи, что я им сам позвоню оттуда через пару дней…
Нестеров вернулся к двери:
— Хорошо, я постараюсь, если этой мымры на посту нет…
— Это какой мымры? — заговорщицки взглянул на него Перевезенцев. — Которая уколы больно делает?
Нестеров дружески улыбнулся и выскочил в коридор.
Мымры за столом не было. И Владимир без проблем дозвонился до Вышнего Волочка…
Приблизительно через час пришла Вика. В отделение ее, конечно, не пустили, и она через санитарку передала записку: «Я в холле»…
Нестеров едва узнал ее: бледное, осунувшееся лицо, печальные глаза, дрожащие губы…
— Что случилось, Вика?
Девушка не ответила. Только слезы потекли по щекам. Она вытирала их скомканным платочком.
Нестеров взглянул ей в глаза:
— Кто-нибудь, кроме меня, еще загремел в больницу?
Вика покачала головой.
— Кто-то умер? — Владимир
— Нет, что вы! — вскинула на него заплаканные глаза Вика.
Нестеров улыбнулся:
— Тогда остается только одно: ты, наверное, крупно поссорилась с Артуром.
— Очень крупно… — совершенно расклеилась Вика, слезы побежали в два ручья. — Он ушел и даже хлопнул дверью. И во всем виновата я сама. Я просто дура!..
Нестеров погладил ее по плечу:
— Ну перестань, Вика. Все еще образуется… И потом поверь моему опыту: в таких вещах, как правило, виноваты оба. Так что не очень-то кори себя. Не взваливай всю тяжесть только себе на плечи. Этот груз может быть слишком тяжел. Постарайся отвлечься чем-нибудь…
— Чем, Володя? — сквозь слезы спросила Вика. — Я ни о чем другом и думать не могу…
Ее платок был уже совершенно мокрый. Нестеров подал ей свой:
— Не переживай ты так, Вика! Все образуется. Со всеми это бывало. А если даже не образуется с Артуром, — образуется с кем-нибудь другим.
— С другим? — Вика, сообразив, о чем он говорит, даже отшатнулась от Владимира, будто произносил он святотатственные речи.
— Ну да!.. Тот другой, может, будет даже лучше. Посмеешься еще над собой, над Артуром: что воспринимала все так близко к сердцу. В твоем возрасте все воспринимают любовь так: будто пришла она навсегда — наверное, потому, что впервые… А потом вспоминаешь и удивляешься.
Вика всхлипнула и убежденно покачала головой:
— Нет, лучше Артура не будет.
— Артур, без сомнения, неплохой парень, — не мог не признать Нестеров. — Но ты у нас девочка видная. Разве не так? Женихи еще передерутся из-за тебя… Даже я, если б был помоложе, приударил бы за тобой.
Вика улыбнулась сквозь слезы и критически осмотрела Владимира:
— А разве вы, Володя, старый? Очень даже не старый. И симпатичный. Сколько вам лет?
— Тридцать. У меня переходный возраст…
Улыбка все еще светилась на мокром лице Вики:
— Самый настоящий жених. Могу вас даже с подругой познакомить.
Она передала Нестерову пакет, как видно, давая тем самым понять, что тема разговора для нее исчерпана.
Владимир напутствовал ее:
— Держись, Вика! И не воспринимай этот разлад так близко к сердцу. Все будет нормально!..
Он понимал, что это были только слова. Но что он мог еще сказать?.. И кто мог сказать ей еще что-нибудь? Кого она послушала бы?.. Первая любовь — штука особенная. Сильная, великодушная, ранимая и, пожалуй, глухая и слепая ко всему, кроме его, единственного, любимого человека — который есть все; он как бог, он всюду с тобой, и помыслы твои только о нем…
Вика ушла — она предпочитала спускаться по лестнице, а не лифтом.
Когда Нестеров остался в холле один, он несколько минут раздумывал над проблемами Вики, но потом вспомнил о своих проблемах. Ему предстояло решить, как незаметно пронести в отделение полтора десятка яиц. Нестеров подумал, что ничего с ним не случится, если их аккуратно разложить по объемистым карманам пижамной куртки. Что он и сделал…