Чёрный иней
Шрифт:
— Чего-то в сон клонит, братцы... Роскошная у нас жизнь. Сплошная душевная расслабуха — сказал Смага.
— Скоро немчура тебя взбодрит... крупнокалиберным! — отозвался Гвоздь.
— Главное, чтобы сразу огонь не открыл...
— Так мы ж как джентльмены пойдём, без пальбы. Пока немцы разберутся, что мы — это не они...
— Не выйдет... Немец нас просечёт враз. А от причала до дома метров двести. Так что нас ожидает дуэль. С их крупнокалиберным.
Чёрный соорудил связку из четырёх немецких гранат, найденных на баркасе.
— Дизель беру на себя.
«... Стало быть, я обязан, я должен до негo добраться. Что, сколько, кому я ещё задолжал?.. Кто ответит?»
— Володя, ты отвлекаешь. Сразу влево, бьёшь по дому. А ты, Иван, прикрываешь и обеспечиваешь отход. От баркаса далеко не отходи.
— Нам бы дистанцию сократить. Хотя бы на сотню метров... — озабоченно сказал Смага. — Тогда дело, считай, выгорело.
— Ну, ясное дело, здесь надо сноровисто идти, по-умному. Двести метров открытого «бульвара» — это тебе не лесом петлять. Они нас за километр распознают, несмотря на всю нашу экипировку. Такой... скульптуры, как ты, Петя, среди той сволоты на баркасе не было, они все какие-то плюгавые. Так что около баркаса должен остаться ты, а я со Смагой пойду. Мне к ним легче будет проскользнуть, я же маленький…
— Ладно, хватит языками чесать. Будет, как я сказал, — жёстко обрезал Чёрный. — А там... поглядим.
Через час баркас ткнулся носом в прихваченные льдом доски причала.
— Ну что, братцы? Засеем костями эту ледяную пустыню? Дадим гансам по сопатке!
— Своими или чужими? — не спуская пристального взгляда с дома, спросил Смага.
Выпрыгивать они не спешили, считая за лучшее приблизиться к береговой линии и надёжно закрепить баркас: движок не глушили и он тихо порыкивал на малых оборотах.
Потом Смага, подчёркнуто не спеша, ступил на настил и принялся закреплять конец на кнехте. Чёрный закинул на одно плечо бесформенный тюк брезента, найденный в рундуке, на второе плечо повесил рацию и начал выбираться на причал. Рулон свисал почти до земли, ветер трепал его, частично скрывая телосложение Чёрного. Это могло бы, как они рассчитывали, хоть немного скрыть медвежью монументальность полтавчанина. Гвоздь пока что оставался на баркасе, он возился то на корме, то у мотора, то на носу, всячески демонстрируя усердие и занятость. В сторону станции они старались не смотреть, хотя уже минут десять назад, когда баркас был почти посредине фиорда, обговорили все детали и наметили план действий.
За ними тоже наблюдали. Давно и внимательно. Было время обеда, и перед входом в дом курили четверо немцев, неторопливо пуская дым; оттуда доносился хриплый смех и покашливание простуженных глоток. Топать навстречу прибывшим им явно было неохота.
— Воюют, гады, с перерывом на обед, да ещё и с послеобеденным отдыхом, — как бы про себя сказал
Они зашагали в сторону дома. Впереди Чёрный, с рацией и телепающимся рулоном брезента, немного позади и слева — Смага.
Когда прошли двадцать метров, Смага приветливо помахал рукой и, хотя до немцев было ещё далековато, прокричал:
— Сервус {29} , камрады!
Его «платтдойч» {30} должен был выиграть им ещё несколько десятков метров.
И хотя они были бойцами спецназа и давно научились сдерживать желание стрелять, завидя врага, тревога залегла в их глазах.
Немцы на крыльце сохраняли спокойствие, хотя глаз с пришлых не спускали.
— Им бы, бедолагам, крыльцо здесь достроить... сели бы на скамейку, портянки перемотали…
— У них носки, Петя...
Так под неослабным присмотром они прошли ещё метров десять. Потом — ещё десять.
И тут что-то неуловимо изменилось. Они восприняли это интуитивно. Только позже, спустя секунду, они осознали, что крайний немец задержал сигарету возле рта, словно его осенила какая-то мысль, а двое других начали о чём-то оживлённо переговариваться, не отрывая глаз от обоих мужчин.
Окно на чердаке было закрыто.
Гвоздь перестал ковыряться у двигателя и перелез на причал. Тщательно проверил швартовку и повернулся лицом к станции. Его товарищи преодолели полсотни метров, а среди немцев, стоявших у входа, наблюдалось какое-то оживление.
«...Что-то нервишки у них зашалили... По=правде говоря, нам бы тоже пулемёт не помешал, шмайсером я их отсюда не достану...»
Смага опять махнул рукой и, максимально ускорив шаг, стараясь выйти вперёд и заслонить собой сержанта, надрывно прогорланил:
— Мы натолкнулись на них у охотничьего домика! Они убили Шнайдера... Он там... мы привезли его тело...
Зольдбух Бодо Шнайдера вместе с жетонами и солдатскими книжками трёх его товарищей лежали в кармане Смаги. Он надеялся, что знакомые немцам фамилии собьют их с толку, и это на время отстрочит решительные действия с их стороны.
Немцы на минуту заколебались, прислушиваясь к едва слышному сквозь ветер голосу Смаги. Четыре пары чужих глаз продолжали следить за каждым движением пришельцев.
«Но почему же они не стреляют? Ведь давно уже поняли, что мы не те, за кого себя выдаём, они уже «срисовали» нас, как птенчиков. И шлёпнуть нас на этом бильярдном столе — раз плюнуть... Почему?»
Окно на чердаке оставалось закрытым.
Один из тех, что стояли у входа, шагнул к двери, засунул голову внутрь, но не вошёл, а, наверное, что-то прокричал тем, кто там был. Почти сразу оттуда вышел ещё один, и они вдвоем зашагали навстречу прибывшим.
«Этого нам только не хватало», — с досадой подумал Смага, глядя на немцев, шедших им навстречу.