Черный караван
Шрифт:
Он принужденно улыбнулся:
— У весны свои заботы, таксыр… Нужно землю пахать, сеять. Затем жатва, обмолот. Нет хуже — быть дайханииом! Такого бремени никто, кроме него самого, не выдержит. Вот уже месяц, как мы покинули свои дома. Люди трудятся не разгибая спины. А работе конца не видно!
— Даже в самый мороз работали?
— Да, и в мороз. И еще придется работать. Что делать? Вода — основа жизни. Без воды — какая польза от земли. Достаточно посевам в самую жаркую пору на неделю остаться без воды — и пропадет труд целого года, все посохнет, семьи останутся
Мираб глотнул горячего чаю, а потом добавил:
— Народ совсем разорился. Почти ни у кого из этих людей нет и горстки зерна. Питались ячменем и джугарой. А теперь и этого нет. В селениях многие пухнут от голода. Хорошо, что создатель дал человеку хоть одно богатство — надежду… Люди живут только надеждой. Надеются на завтрашний день. А какой он будет, будет ли он лучше сегодняшнего, — один аллах ведает!
— А разве не помогают вам хакимы, правящие страной? — спросил я мираба.
Он долго молчал. Потом ответил:
— Кто из них нам поможет? Сеид-Абдулла? Или Джунаид-хан? Они сами готовы пожрать друг друга! Так станут ли они помогать народу? В стране нет хозяина. Народ — стадо без пастуха. Каждый его грабит, убивает. Никто не уверен, что доживет до завтрашнего дня. В наше время, таксыр, трудно править страной с помощью плети. А наши рассчитывают только на плеть да на саблю. В прежние времена говорили: «Самый лучший хаким на свете тот, который может побороть себя». Наши не могут побороть себя. Огнем и мечом разоряют страну. Дня три-четыре назад люди Джунаид-хана разбили два аула салаков [77] . Женщин и девушек увезли с собой.
77
Салаки — туркменское племя.
— Почему?
— Потому, что у народа переполнилась чаша терпения. Яшули салаков, Тачмамед-хан, сказал Джунаиду: «Слишком громко рычишь. Перестань грабить!» Вот и пошло… Не сегодня-завтра увидите, какая начнется буря! Сейчас поднялись все салаки. Кара-салаки тоже стали на их сторону. Послали за помощью к турткульским большевикам. Жизнь Джунаида — на волоске…
По лицу мираба было видно, что он не может скрыть своих чувств, что говорит он от чистого сердца. Ему хотелось высказаться. А мне, признаться, надоели эти нудные разговоры. Все та же музыка, та же песня. «Салаков побили…» Пусть бьют! Разве на свете одних только салаков разбивают?
Я решил поскорее ехать дальше. Когда чайник опустел, я попросил у мираба позволения отправиться в дальнейший путь. Он помялся немного и заговорил просительным тоном:
— Нам по пути. Я тоже думаю заехать в соседний аул. Нынешней ночью там состоится большой совет. Тачмамед-хан, Дурды-хан… Все, говорят, будут. Может, ночь проведете там?
Сообщение мираба заинтересовало меня. С тех пор как мы перешли Амударью, я часто слышал имя Тачмамед-хана. А то, что рассказал мне о нем Мерген-бай, вызывало большое беспокойство. В самом деле, если вожди племен
Я ответил мирабу неопределенно:
— Ну, давайте поедем. А там видно будет… Мы — гости. Говорят: «Воля гостя в руках хозяина дома». Если вы сочтете нужным, можно будет и остаться.
Едва мы вышли из дому, как подъехали всадники, гоня перед собой каких-то троих людей. У всех руки были связаны за спиной. Хорошо одетый, рослый, молодой джигит с винтовкой за плечами и саблей у пояса обратился к мирабу:
— Забирай своих оборванцев, мираб-ага!
Сжимая в руках плеть, мираб вплотную подошел к стоявшему впереди высокому, тощему мужчине и, злобно глядя на него, спросил:
— Где пропадал?
Тот ответил, тяжело дыша, испуганным голосом:
— Ездил в аул.
— Какого черта тебя туда понесло?
— Жена, детишки… Все больны…
— Что с того, что они больны? Разве беда гостит только в твоем доме? А кто выполнит за тебя работу здесь?
— Ведь здесь мой брат.
— Гм, брат… Брат твой еле-еле на своей делянке управляется. А кто будет отрабатывать бай-аге?
В разговор вмешался человек с раскосыми глазами, стоявший, сгорбясь, позади первого:
— Мираб-ага… Мы у бая взяли только один мешок джугары и полмешка жмыха. В будущем году, как только соберем урожай, вернем их вдвойне. А сейчас вы хоть на время нас освободите. Мне, ей-богу, не под силу сейчас лопату поднять.
— Ха, глупец! — крикнул нарядный джигит, размахивая нагайкой. — Бай-ага дал вам зерно, потому что вы обещали выполнить хашарные работы. А теперь, набив брюхо, в кусты удрать хотите? Нет, никуда вы не уйдете. Попробуйте не сдержать свои обещания. Глаза выколю!
Косоглазый замолчал. Нарядный джигит обратился к своему товарищу:
— Брось их манатки!
Второй джигит отвязал и сбросил с седла притороченные позади мешок и хурджин с пожитками. Пленники исподлобья кидали на конвоиров злобные взгляды. Но не произнесли ни слова.
Крики и угрозы нарядного джигита, видимо, дошли до слуха работавших неподалеку дайхан. Десятка полтора оставили работу и подошли поближе. Среди них был и коротышка, который дерзко разговаривал со мной. Он сразу же вмешался:
— Смотрите: привели, связав, как баранов. Эх, бедняги!
Слова коротышки, видимо, задели нарядного джигита. Он презрительно посмотрел на него и сердито буркнул:
— Ты хоть помолчи!
Но того это не смутило. Он резко ответил:
— А что ты мне сделаешь?
Нарядный джигит тяжело задышал и снова свирепо посмотрел на коротышку, но промолчал. Тот продолжал еще смелее:
— Ты плеткой не размахивай! Не заметишь, как окажешься за решеткой!
— Эге! На большевиков надеешься? Ждешь их прихода?
— А вот и жду!
— Слышишь, мираб? — Нарядный джигит дернул поводья и направил лошадь на коротышку. — Погоди… Я тебе покажу большевиков!