Черный колдун
Шрифт:
— Кадан пропал, — испуганно прошептал ему Тах в самое ухо.
— Может быть, он остался за стеной?
Тах отрицательно покачал головой: Кадан шел с ним до самого поворота и вдруг исчез, не издав при этом ни звука.
— И никто ничего не заметил?
— Никто.
Бес оглядел испуганных варваров и усмехнулся:
— Лабиринты Чистилища не для рассеянных путников. Смотрите внимательно себе под ноги, чтобы не угодить бездонный колодец.
Лабиринт становился все запутаннее, от его бесчисленных ответвлений и поворотов у меченого рябило в глазах. Несколько раз
— Менгу пропал! — охнул Тах.
— Вперед, — крикнул Бес и ринулся в приоткрывшуюся дверь, вскидывая на ходу огненный арбалет. Кажется, он действительно достигли цели, вот только стрелять им было не в кого. Клубы желтого дыма повалили навстречу атакующим, меченый задохнулся, взмахнул руками, пытаясь разогнать окружающую его хмарь, и рухнул навзничь, ударившись головой о каменный пол. Последней промелькнувшей в голове мыслью было — это конец.
Но Бес ошибся — жизнь возвращалась к нему с водой которую кто-то настойчиво пытался влить в его пересохшее горло. Меченому не оставалось ничего другого, как открыть глаза и злобно выругаться.
— Рад приветствовать почтенного Ахая в своем скромном убежище.
Меченый по голосу узнал Халукара и не очень удивило: по этому поводу. Он лишь попытался пошевелить руками: крепко привязанными к подлокотникам кресла.
— Ты осторожен, посвященный.
— Это знак уважения, почтенный, — Халукар не скрывал насмешки, — любого другого я просто бросил бы в угол как кучу дерьма.
Посвященный был в подвале не один. Бес не мог видеть остальных, они стояли за его спиной, а сил повернуть налитую свинцом голову просто не было.
— Почему бы твоим друзьям не показать мне своих лиц. С их стороны просто невежливо прятаться в тени.
— Боюсь, что это не те лица, которые приятны твоему взору, почтенный Ахай.
— Я рискну огорчиться.
Бес был уверен, что за его спиной находится Чирс, но ошибся. Ульф выступил вперед и почти дружелюбно улыбнулся родственнику. Надо сказать, что ярл Хаарский не слишком изменился за эти годы, разве что добавил благородства осанке да надменности красивому лицу.
— Это я уговорил посвященного Халукара не убивать тебя сразу. Хотелось переброситься парой слов после долгой разлуки.
— Я с удовольствием убил бы тебя, дорогой дядя, да руки связаны.
— Я не тороплюсь умирать, — усмехнулся Ульф. — Как погиб Тейт Аграамский?
— Так это был Тейт?! Какая нечаянная радость. Я никак не мог вспомнить — откуда мне знакома эта гнусная рожа.
Ульфа передернуло, но он сдержал себя. Зато взбешенный Расвальгский нанес меченому удар кулаком в лицо.
— Благородный Эстольд, если не ошибаюсь, — Бес холодно глянул на обидчика. — Жаль, что ты менее привязан к родному дому, чем Тейт Аграамский.
Выдержать взгляд этих черных глаз было невозможно, и Расвальгский поспешно отвернулся — перед ним сидел дьявол, а
— Это правда, что ты подчинил себе стаю?
— А почему бы нет? Посвященный Халукар подтвердит, что я обладаю поразительными способностями.
Ульф помрачнел. Бес не слишком изменился за минувшие семь лет, такой же хвастун и задира. Зря он затеял этот разговор, меченого нужно было убить сразу. Тот, отравленный газом и похожий на мрачных горданцев человек, был ему чужим, а этот, сидящий перед ним, наглый и язвительный, все больше напоминал прежнего Беса, мальчишку из Ожского бора, с которым Ульф прожил под одной крышей пятнадцать лет и которого не раз выручал из разных передряг. Из этой передряги ему Беса уже не вытащить. Здесь, в чужом городе, в степном негостеприимном краю закончится жизненный путь последнего меченого из Лэнда, и — это будет к лучшему для всех.
— Прощай, Бес, прощай навсегда.
— До свидания, Ульф. Я отыщу тебя в аду, там и поговорим.
Ульф только глухо выругался в ответ и поспешно покинул подвал. Надо полагать, посвященный Халукар собьет спесь с этого человека, который говорит и ведет себя как победитель.
Бес с трудом приподнял голову и сплюнул солоноватый сгусток крови. Узкоглазый степняк смотрел на него даже с некоторым сочувствием, и только где-то в самой глубине его зрачков таилась лютая ненависть.
— Не перетрудись, Халукар, — скривил Бес в усмешке изуродованные губы.
— Ничего, меченый, — посвященный стряхнул со лба мелкие бисеринки пота, — не ты первый, не ты последний.
— Ты старательный пес, Халукар, но в жизни цепного пса слишком мало радостей.
— Каждый живет как умеет, почтенный Ахай, и каждый сполна расплачивается за прожитую жизнь, чаще все-таки на этом свете, чем на том. Твоя жизнь оказалась короткой, а преступления ужасными, оттого и смерть твоя не будет легкой. Все по справедливости, меченый.
Бес грустно посмотрел на свои изуродованные ноги и покачал головой:
— У каждого свои представления о справедливости, посвященный.
— Не огорчайся, ходить тебе все равно не придется.
Храмовик был прав — перебитые ноги отказывались повиноваться. Бес не стоял, а висел на дыбе, и хотя ноги его касались пола, ощущения опоры не было. Он даже не чувствовал боли в перебитых костях. Вернее, боль была — страшная, невыносимая боль во всем истерзанном теле, но эта боль уже не затуманивала сознание, она стала привычной, такой же привычной, как затхлый воздух этого пропитанного кровью подвала, как равнодушные лица палачей в желтых балахонах. Боль стала жизнью, а жизнь — болью.
— А ты крепкий человек, меченый. Любой другой на твоем месте давно бы загнулся, избавив нас от лишних хлопот.
Халукар провел смоченной в вине тряпкой по окровавленной груди меченого, Бес втянул со свистом воздух и глухо закашлялся.
— Часть ребер мы тебе сломали, почтенный Ахай, ты уж не взыщи, но кое-что уцелело.
Бес промолчал. Этот кривоногий сморчок был неистощим в своих забавах, впрочем, меченому было уже все равно — новая боль ничего не добавит к той боли, что он испытывает сейчас. Видимо, Халукар это понял.