Черный консул
Шрифт:
— Как арестовали, кто арестовал?
— Да, потом выяснилось, что это случайность, что двоих других каких-то негрских детей с почетом проводили на корабль, когда мы восстановили свои права.
Туссен нахмурился, Исаак прибавил:
— Не нужно было об этом рассказывать. Генерал Леклерк — это шурин Первого консула. Это лучший человек в мире. Нам было очень хорошо плыть на адмиральском корабле, хотя и запрещали говорить с солдатами. Что больше всего нас поразило, это отвратительное поведение Анри Кристофа. Он первый из Капа открыл стрельбу по нашим кораблям, и так как «Ласточка» была третьей в головной колонне, то знай, отец, что он едва не утопил твоих детей ядрами. Ему хочется вызвать войну, этому Кристофу. А Леклерк приехал
— Ты думаешь, они слабы? — с живостью спросил Туссен Исаака.
— Не думаю, а знаю, — самоуверенно ответил Исаак.
Тогда заговорил Туссен. Чувствуя и зная, что интересы того дела, которому он служил, дороги интересам его собственной крови, он все время сдерживал себя, когда вопрос казался связанным с военной тайной.
Плацид слушал с жадностью, и его реплики иногда заставляли Туссена проговариваться. При словах «осадная война» Исаак скривил губы и сказал:
— Воевать с Францией невозможно, это безумие. Я думал, что воюет только Кристоф, я жалею, что я приехал.
Тогда Туссен встал и, кладя руки на стол, произнес:
— Вам сегодня, в первый же день, даже сейчас, сию минуту, нужно будет решить вопрос, останетесь ли вы со мной, или вернетесь на французские корабли. Причем я должен предупредить вас; что остаться со мной — это значит остаться со своим племенем и с его делом, остаться в Стране гор и считать, что Страна гор есть настоящая Матерь земель. В этом мире мы должны перестроить отношения людей, в этом мире мы должны изменить человеческий строй, от него пойдет свобода во всем мире.
Плацид встал и сказал:
— Для меня нет в этом вопроса, я остаюсь.
Исаак молчал; веки его вспухли, глаза потемнели.
— Ну что же, надо ответить сейчас, а потом нас ждет завтрак. Сегодня большой прием, я возвращаюсь в Сан-Доминго после месяца отсутствия, и будет много дела. Где капитан «Ласточки»?
— Он с нами в нашей каюте, там же ларец.
— Знаю, знаю, — сказал Туссен. — Сейчас встреча отца и детей, а потом при всех встреча посланников Первого консула с губернатором Сан-Доминго.
Исаак, еле шевеля губами, произнес:
— Я вернусь.
Туссен молча кивнул головой и, не глядя на него, вышел под руку с Плацидом. Глаза Плацида горели, он не смотрел на брата и рукавом камзола быстро смахнул горячую ядовитую слезу.
В приемной капитан Сенье, Плацид и Исаак вручили Туссену золотой ларец. Туссен поставил его на мраморный столик и открыл ключом, лежавшим на блюде. На дне, с пятью большими печатями зеленого сургуча, лежало письмо Первого консула Бонапарта. Короткая приписка Полины Бонапарт, жены генерала Леклерка, содержала несколько любезных фраз, обращенных к Туссену. Она называла его «дорогой генерал», посылала привет и радовалась, что он снова видит своих детей.
К вечеру для Туссена стало совершенно ясным желание Леклерка скомпрометировать конституцию Гаити и скомпрометировать все дело свободной республики. Письмо Бонапарта поразило Туссена, как он выразился, многозначительной бессодержательностью. Отсутствие Винсента, приключение с Плацидом и Исааком, разыгрывание ареста и извинение перед молодыми людьми
— все это Черному консулу показалось в высшей степени плохой игрой. Смутное чувство наполняло его душу. Он увидел, что население Сан-Доминго в течение месяца было предметом провокационной агитации. Не было человека, который не осуждал бы Кристофа за сожжение Капа, ни у кого не появлялось ни малейшего сомнения в том, что Франция, провозгласившая отмену рабства, может или намерена идти по пути его восстановления. Все это казалось Туссену тяжелым сном. Для него самого не было ни минуты колебаний в том, что Франция готовит неожиданный и страшный удар, и когда наутро он проезжал
Он проехал на пристань, где корабль «Ласточка» готовился к поднятию парусов. Глубокая бухта ярко-зеленого цвета была спокойна; дальние маяки белели на фортах; корабли качались на волнах легкой усталой мертвой зыби; широкие зеленые волны, едва заметные с берега, вливались в бухту через ровные промежутки времени и слегка поднимали корабль от кормы до киля, а потом это мерное качание продолжалось на ровной глади. Где-то была далекая буря, где-то океанский тайфун прочертил небо молниями и снова сливался с горообразными штормовыми валами, где-то гибли корабли, где-то плавали мертвые тела — но буря утихла, и в безветренную гавань доносились лишь изредка покатые, ленивые и широкие, едва заметные пологие волны.
Туссен спокойно говорил с офицерами на дебаркадере. Его сын Исаак, не повидавшись с матерью, торопливо уезжал в штаб Леклерка. Мост на тяжелых канатах свисал над морем с дебаркадера, канатная лестница спускалась с висячего моста в море, и с лестницы уже был опущен маленький катер. Загорелые голландские матросы сидели на веслах, французский трехцветный флаг с белыми полосами из угла в угол висел спокойно на корме катера; капитан корабля разговаривал с Туссеном. Сцена была совершенно мирная, ничто не говорило о той буре, которая рвала душу и мысли Черного консула.
«Так будет удобней, — думал Туссен. — Пусть Исаак уедет. Надо же кого-нибудь посылать с ответом. Но как быть, когда оба увидят, что брат идет на брата? Что сделает старая Анита, когда узнает, что сын уехал?»
Он посмотрел на Плацида, потом, быстро повернувшись к Исааку, спросил:
— Ну, а если не сбудется твоя надежда на мир, если генерал Леклерк, как я слышал, действительно двинул войска на Крет-а-Пьерро?
— Я уеду в Париж.
Туссен отвернулся и, вынув шпагу, сделал знак. Береговая пушка выстрелила, палуба «Ласточки» зашевелилась, вышли матросы. Исаак и морской офицер сели в катер. Матросы забегали по реям, легкий верхний ветер тронул поднятый флаг. Катер подтянули к борту, как только Исаак с офицером оказались на палубе «Ласточки». Пушка ударила по борту, загремела издалека якорная цепь, корабль оторвался и, постепенно ускоряя ход, скоро белой птицей казался в пролете между маяками.
Город торговал, был шумен, кофейни были полны. Англичане, французы, испанцы, мулаты, негры, женщины в ярких платьях, мужчины в широких шляпах, черные офицеры в треуголках, старые негритянки с седыми волосами, с полуголыми детьми наполняли базар и площадь перед собором.
Туссен и Плацид, бок о бок, верхом, стремя в стремя, ехали и говорили друг с другом.
— Три дня побудешь у матери, потом, ничего ей не говоря ни о себе, ни об Исааке, ты отправишься на высоты Крет-а-Пьерро. Там ты займешь с отрядом Морндю-Хаос. Ты отвык от родных гор, будь осторожен, там крутые стремнины и опасные повороты. Там, при полном безветрии в долинах, бывают такие ветры, которые могут сорвать в пропасть, там орлиные стаи нападают на человека. Это хорошее место, там мы уничтожили шестнадцать батальонов английского генерала Уайтелока. Там сейчас Дессалин, ты будешь его адъютантом. Сдерживай этого человека, он любит кровь и ненавидит белых, независимо от их убеждений. Помни наше учение: цвет кожи ничего не значит, когда мысль свободна и дух независим. Но Дессалин хороший воин. У англичан было сорок пять тысяч людей; потеряв два батальона, они решили не бороться с нами, они быстро покинули остров. Крет-а-Пьерро хорошее место — помни это. Французы не могут его миновать. Если бы то были англичане, если бы то были испанцы, какое бы тут было сомнение, — а сейчас как мне оправдать эту войну? Я знаю, что я прав: французы приехали восстановить рабство. Придется ждать, чтобы события развернулись сами.